мгновение Микола растерялся, слыша, как заскулили остальные.
– Знаем мы этот трюк! – рявкнул он, убеждая себя, что глаза его не закрыты. Рукой мужчина нашарил в кармане цепочку с уцелевшим оберегом и крепко сжал в руке украшение.
Слова навьего наречия сами слетели с языка, как учила сестрица. Микола выкинул вперед кулак, но слабое свечение, пробившееся сквозь сжатые пальцы, осветило лишь пол локтя вокруг него. Внезапно во тьме мелькнули алые точки глаз, а потом стали раздаваться крики подельников.
* * *
Все произошло слишком быстро.
Колдун только отстегнул плащ, как полянку заволокло густым черным туманом. Марево словно живое клубилось у самых ног девочки, не осмеливаясь тронуть босые пятки. Изредка тьма переливалась всполохами синего и багряного, но ничего дальше не происходило.
Василиса попыталась пошевелить затекшими руками, но плечи отозвались тугой болью. Закусив губу, девочка кинула взгляд на навя, привязанного рядом. Темные волосы, похожие цветом на крепкое вино, занавешивали бледное лицо, которое мужчина уронил на часто вздымающуюся широкую грудь. Нет-нет, по его телу проходила мелкая дрожь, больше походящая на рябь от ветерка на воде, и тогда доспех начинал казаться не металлом, обличенным в форму тела, а чешуей.
Они назвали его Змеем… Неужто и правда гадом летучим обращается?
Из тьмы, спиной вперед, вылетел Кузьма, перепачканный кровью и с глазами, полными ужаса. В руках тать сжимал рукоять с обломком меча.
– Свят, свят… – бормотал Кузьма, отползая от клокочущей тьмы.
Из-под его рубашки выглядывал уголок простого берестяного оберега, который когда-то носила и сама Василиса: простенькая берестяная безделушка, исписанная именами предков и богов-покровителей. Такую старики тайком от вездесущих попов вешали детишкам на шею.
– Свят…
Внезапно мужик обернулся на девочку, которая таращилась на него с не меньшим ужасом, и выхватил из голенища сапога широкий нож.
– Беги, Васёна, – затараторил он, перерезая узел, – беги со всех ног.
Когда он почти освободил девочку от пут, из тьмы вырвался дымный щуп, опутавший сапог татя и с нечеловеческой силой рванувший его обратно. Кузьма, цепляясь за траву руками, пытался удержаться, но тьма оказалась сильнее, утаскивая его обратно.
Девочка в ужасе зажала ладошкой рот, стараясь не завизжать. Одна рука все еще была запутана в ворохе тугих веревок, поэтому возможности последовать совету Кузьмы у Василисы не получилось. Во тьме завесы разок полыхнуло синим, а затем все исчезло: не развеялось, как туман, а просто опало, словно полотно. На поляне еле стоял Кощей, тяжело дыша и держась рукой за ребра, а подле него, опрокинувшись навзничь, лежал атаман с белым лицом. Остальных татей видно не было. Чернокнижник отпихнул от себя носком сапога замершего мужика и, морщась, подошел к девочке. Он даже не коснулся веревки, просто шевельнул пальцами, и та растворилась в воздухе.
– Живая? – Кощей
