кажется, что я их на лекции у Готшеда видел.
Ушаков, не глядя на пришедших, уверенно констатировал:
– Один из них Эрнст Бериш. Точно знаю, на брудершафт с ним по пьяни пил. Он тут завсегдатай. Опытный бурш по бабьей части! Второго не знаю.
В разговор встрял Алексей Кутузов:
– Второй – какой-то Гете из Франкфурта на Майне. На семинаре у Геллерта его слышал. Он там свои стихи читал. Поэтом себя мнит.
Глеб не сдержался:
– Почему «мнит»? Он и есть поэт! Скоро о нём заговорит вся Германия!
– Все вопросительно уставились на Глеба.
Ушаков хмыкнул:
– Ты-то откуда об этом ведаешь? Не уж-то, в Малороссии о немецких поэтах больше знают, чем в Германии? Да ты, Григорий, я вижу, провидец какой-то! Ну-ка, предскажи кому-нибудь из нас великое будущее… Обо мне не надо пророчествовать… Я и без тебя знаю, что меня в будущем ждёт.
Внутри Глеба завозмущался Трион: «Кто тебя, Глебушка, за язык тянул? Вот и выкручивайся сам. Я умываю руки!»
Глеб натужено улыбнулся:
– Господа студенты, признаюсь вам. Я – не Бобринский. Прошу прощения у всех за этот проступок. Настоящему Бобринскому – сыну императрицы Екатерины и её фаворита Орлова – недавно исполнилось всего восемь лет. Его зовут Алексей. Он, кстати, пребывает здесь, в Лейпциге, в одном из закрытых пансионатов.
Ушаков почесал подбородок:
– А, я начал подозревать тебя с самого начала, ведь история появления Бобринского на свет мне в основных чертах известна была!
Глеб продолжал:
– Я – странствующий монах Григорий…
Радищев возмущённо заговорил:
– Кто один раз соврал, тому веры нет!..
Ушаков положил руку на плечо Радищеву:
– Постой, Александр, успокойся!.. Давай лучше спросим самозванца о том, что ему о нас известно…
Глеб неожиданно для себя огрызнулся:
– Вы считаете меня тайным агентом вашего надзирателя Бокума?
Кутузов язвительно хохотнул:
– Вы слышите, господа? – Он сам проговорился! Да его потребно отметелить и отсюда взашей выгнать!
Трион забеспокоился:
Да, Глебушка, сейчас тебя отдубасят и повредят твоё физио. Придётся подключаться. Тело не только твоё. Тебя станут бить, а мне будет больно… Ничего не остаётся… – Идём ва-банк! Только больше никакой самодеятельности! Чётко выполняй мои мысленные команды!
– Господа студиозы! Взашей меня выгнать вы завсегда успеете! Тут, Фёдор Васильевич, просил меня ваше будущее предсказать. Так я могу это сделать, ежели кому интересно.
Все загалдели. Кто-то высказывал недовольство. Кто-то с недоверием улыбался.
– Ты хочешь, чтобы мы твои пьяные фантазии выслушивали?
– Пусть говорит!
– Я, например, не желаю знать, когда я помру. Это пророчество
