style="font-size:15px;"> – Этого я не говорю, – прошептал бедный кассир, испуганный угрожающим жестом Патрика О’Кедди.
– Какой я безумец, что доверился чести и добросовестности этого человека! Он был разорен, когда предложил мне отдать ему деньги на сохранение, и пытался спастись с помощью этих денег. Богатство, которое я ему доверил, он проиграл в карты или на бирже, а затем в минуту отчаяния пустил себе пулю в лоб.
– Сударь, не говорите этого, не говорите этого, умоляю вас, – вскричал кассир, с мольбой складывая руки.
Он был жертвой какого-то непонятного несчастья, какого-то злого рока!
– Да, да, это легко сказать… А между тем это все равно, что меня обокрали… и вы не знаете… я не могу вам сказать, какие могут быть для меня последствия этого воровства… Но нет, это невозможно, должно же быть какое-нибудь средство, – продолжал он с возрастающим волнением, – я не могу примириться с подобным несчастьем… У господина Ласеда были деньги, был дом в Париже… Пусть все это продадут и заплатят мне!
– Сударь, сударь, – шептал старик, который не находил слов, чтобы выразить свое отчаяние…
– Прямо отсюда я отправлюсь с жалобой и потребую суда.
– Подождите, молю вас, вспомните, ведь у господина Ласеда остались дети… Сжальтесь над ними!
– Эти деньги предназначались для того, чтобы облегчить несчастия более ужасные, чем их горе! – горячо возразил ирландец. – Они не заслуживают сострадания.
И не обращая внимания на старика, удрученного горем и стыдом, Патрик О'Кедди с гневом вышел.
XIII
Очутившись на улице Шоссе де Антен, О'Кедди вскочив в первую попавшуюся карету и поехал к своему другу адвокату, посоветоваться, что ему делать.
Затем он вернулся в гостиницу Мирабо, где жил, и написал несколько срочных писем.
С час провел он за этими письмами, как вдруг лакей доложил, что его желает видеть какая-то дама.
Несколько удивленный этим посещением, Патрик спросил, как фамилия этой дамы. Ему ответили, что имени своего она не назвала.
Вошла молодая женщина, вся в трауре и под густой креповой вуалью.
Когда она села по приглашению молодого человека и подняла вуаль, Патрик был поражен чарующей красотой ее лица, на котором лежала печать глубокого горя.
– Сударь, – сказала она дрожащим голосом, – прежде всего я должна назвать вам свое имя. Я дочь господина Ласеда.
Патрик был удивлен.
– Наш старый друг, господин Равено, сообщил мне о вашем сегодняшнем разговоре. Он рассказал мне все. Я пришла к вам во-первых потому, что я не хочу, чтобы вы хоть на одну минуту могли допустить мысль, будто мой отец мог поступить с вами нечестно, а во-вторых, я хотела сказать вам, что с этого дня дети господина Ласеда не имеют ни одного су. Все имущество их отца принадлежит в настоящее время его кредиторам.
Красота
