дни. Вся моя жизнь принадлежит вам, и я вечно буду вас боготворить.
– О! Говорите, говорите! Мне так приятно слушать вас.
И она села рядом с ним на диван, не выпуская его рук, не спуская с него глаз, стараясь в будущих радостях найти успокоение от своих теперешних страданий.
Он говорил с ней тихо, своим изящным, сдержанным тоном светского человека. Она положила голову ему на плечо и со вздохом повторяла: «Еще, еще», наслаждаясь этими словами, полными любви и надежды.
На другом конце комнаты, граф де Вивероль, развалившись в кресле, гладил рукой свой живот, поскольку он начинал уже чувствовать приступы голода.
– A Жорж?.. Вы ничего не говорите мне о Жорже? – сказала она вдруг, перебивая нежные речи своего жениха. – Ах! Как это дурно с моей стороны, что я до сих пор не спросила у вас об этом бедном мальчике!
– Он здоров, – отвечал Рауль, – и только о вас и говорит.
– Бедный! Я чувствую себя такой измученной, что не могу навестить его сегодня. Завтра, может быть… Завтра, – добавила она и вздрогнула.
Взгляд её, полный тоски, поднялся на дверь, за которой покоилось тело её отца.
– На завтра назначено, не правда ли? – продолжала она после долгого молчания. – Вы потрудитесь позаботиться обо всем. Прикажите напечатать в газетах объявление, чтобы известить его друзей. А Жоржу ничего не говорите пока… Я сама ему скажу, исподволь.
А граф де Вивероль встал и с нетерпеливым видом шагал взад и вперед по комнате.
– Но я эгоистка, – продолжала Жанна, с печальной улыбкой, – я держу вас здесь. Простите меня, сударь, – обратилась она к графу. – Прощайте, Рауль. Приходите завтра пораньше, слышите? Вы мне нужны будете в такую минуту.
Граф, который терпеть не мог вставать раньше десяти часов, прикусил губы, услышав это приглашение.
Рауль простился со своей невестой и целуя ее в лоб, попросил не терять мужества.
В мужестве у неё не было недостатка, и чтобы проявить геройскую силу своей души, ей не надо было ободрений виконта Рауля де Вивероля.
С удивительной покорностью судьбе, она до конца исполнила свой печальный долг. Всю ночь она просидела рядом с телом отца, а утром сама проводила его в церковь и на кладбище.
У Ласеда было много друзей в Париже и поскольку еще не разнеслась весть о его разорении, то народу на похоронах было много.
Хотя глаза Жанны заволокло слезами, и она едва различала подходивших к ней людей, но заметила Патрика О’Кедди, широкие плечи которого и голова выделялись из толпы.
Молодой ирландец подошел к ней и крепко пожал ей руку.
Домой она вернулась одна. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь провожал ее, даже Рауль, который не отходил от неё с самого утра и был очень нежен и внимателен.
Весь день она просидела в своей комнате, и даже прислуга не входила
