но ей пришлось недолго ждать дальнейших объяснений.
– При жизни вашего отца, – продолжала госпожа де Вивероль, играя лорнеткой, – была речь о ближайшем соединении наших семейств. План этот был приятен нам, мадмуазель, и нечего и говорить, с каким нетерпением мой сын ждал той минуты, когда он назовет вас своей женой. Вот почему ему было очень нелегко, поверьте, принять окончательное решение, которое он просил меня передать вам…
– Довольно, сударыня, довольно, – перебила Жанна, быстро вставая… Я понимаю, что вы хотите сказать. Ваш сын удостаивал меня своей любовью, пока я была богата и счастлива. Теперь я бедна, и в горе, и он отдаляется от меня… Действительно, я слышала, что такие поступки совершаются иногда, но я не думала, чтобы он… Впрочем, я столько видела за эти последние дни, что должна была ожидать чего-то подобного, – продолжала она с негодованием, которого и не думала сдерживаться. – Все кончено между нами, сударыня, и вам больше нечего делать у меня!
Она указала не дверь повелительным поворотом головы. Но так как госпожа Вивероль стояла вне себя от изумления, молодая девушка снова повернулась и, устремив на нее гневный взор, сказала дрожащим голосом:
– Я не хочу более видеть вашего сына, никогда! Скажите ему, что я его презираю настолько, насколько уважала раньше, и что я его ненавижу столько же, сколько любила прежде… Скажите ему, что теперь у меня одно желание: чтобы и он был когда-нибудь так же несчастлив и также одинок, как я в настоящую минуту, и отдайте ему это кольцо, оно недостойно быть на моей руке!
С этими словами она кинула в лицо госпоже де Вивероль свое обручальное кольцо, которое сняла с пальца.
– Мадмуазель! – с негодованием промолвила графиня, подходя к ней на два шага.
Но Жанна уже схватилась за звонок, и когда вошел Франсуа, она сказала ему, указывая на мать Рауля:
– Проводите графиню.
И вышла сама, бросив на госпожу де Вивероль последний презрительный взгляд.
XVII
Через несколько дней после этого разговора Жанна сняла небольшую квартирку на верхнем этаже одного из домов на бульваре Клиши. Она перевезла туда кое-что из мебели: обстановку своей спальни, кроватку Жоржа и другие самые необходимые вещи.
Прислугу она распустила. Лакей Франсуа и кухарка Катерина, расставаясь с ней, плакали и говорили:
– Мы не прощаемся с вами, барышня, мы уверены, что наступит день, когда вы будете счастливее, чем теперь, и тогда вы снова возьмете нас.
Одна только Клара ни за что не хотела расстаться с ней.
– Я буду служить барышне даром, если нужно, – сказала она рыдая, – когда Жанна стала ее рассчитывать, – но я вас не оставлю.
Молодая девушка должна была уступить её просьбам и взять ее с собой на новую квартиру.
В тот день, когда ей пришлось расстаться с домом в улице Офемон, где она жила так счастливо,
