чего завозился-то… – сквозь рукав увещевал он. – Не вставай пока, слышь… Свалишься же, двинешься башкой.
Но Мигол уже подворачивал под себя шаткие сапоги – водиле пришлось, хочешь не хочешь, а подставить плечо. Мигол поднялся, опираясь на него свободной рукой – как на костыль. Склоны были пусты по обе стороны, только густо припорошены пылью. Если и оставались где-то следы от бабкиных деревянных башмаков, то взрывом их слизало. И нигде не валялось в траве ни лоскута, ни целой тряпки. Вверх до самого гребня склон был голый – только поверх злорадно выглядывали колючие вихры кустарника.
Кузнечики понемногу снова принимались голосить.
– Вот же… – сказал тогда Мигол, опуская пистолет. – Отродье бесово!
– Ты успокойся, – посоветовал Утц у него из-под руки. – Далась тебе эта бабка. Ну ее… И ствол‑то ты того… зачехли… Нельзя сразу после такой передряги стволом махать, не знаешь, что ли? Вон, чертей уже видишь, похоже… Померещится вдруг чего – пальнёшь сдуру. Страшно мне тут с тобой.
Мигол послушался – полез стволом в кобуру. Там было туго от земли… пистолет аж упёрся.
– А то – мне отдай, – предложил водила. – На пока… Как расчухаешься, так заберешь…
Мигол не удостоил его ответом, отковыривая и вытрясая из кобуры еще теплую на ощупь спекшуюся земляную корку. Ишь, чего захотел…
– Сильно тебя тряхнуло все-таки! – подытожил водила. – Сам не свой, прямо. Пойдем к машине, а? Умоешься…
Они побрели вверх – мимо овального пятна из остатков несгоревшего толуола… в обход курящейся по краям воронки. Мигол понемногу приходил в себя, хотя ноги его не совсем еще слушались – будто обе теперь были левыми, шагали каждая сама по себе. В одиночку он в этот подъем нипочем бы не взволокся, но Утц подпирал его, как надежная суковатая трость, и вдвоем они – тихонько ковыляли и ковыляли.
Прицеп стоял боком, почти поперек распадка – вывернув сцепку на совершенно невозможный угол. Тросы, что стягивали борта поверх груза, лопнули от взрыва, и борта беспомощно раскрылись – всевозможное железо усеивало дно балки от края до края. Половина танковой башни, что им нагрузили поверх, придавив ею все остальное – съехала на склон, и стояла теперь почти вертикально.
На ее затыльнике, прямо по броневой плите, было намалевано на латинице: «Col. F.K.». Краска выгорела на солнце, свернулась шелушащейся чешуей. Этот «F.K.» должно быть, командовал танковым батальоном и, насколько мог судить Мигол по размашисто начертанному чуть ниже девизу «Чтобы враг мог меня узнать!», был тем еще задирой, настоящим бешеным полканом, разодравшим гусеницами половину степи в поисках драки… пока не получил снаряд под башню… Враг выследил его и, видимо, признал… а вот задиристый полковник, скорее всего, так и не успел расстрелять боекомплект – его машина горела, как домна, железо текло и перекручивалось, и огнем посрывало люки… и с тех пор она так и ржавела в степи – закопчённая и оплавленная…
Они дотащились до колеса, которым Утц поймал мину… и встали, ошалело переводя дух…
Покрышку начисто сорвало
