полощущий крупными волнами – как флаг на ветру. Солнце неторопливо и отрешенно опускалось в клубах пыли, и скоро оседлало немощное старухино плечо…
Мигол моргнул, когда разглядел, наконец – никакие не грабли, и никакая не клюка… От узловатого древка, полого изгибаясь, отходило вбок синеватое лезвие… чуть зазубренное, но острое… даже на вид отчаянно острое, как бритва Золинген… из тех старых, но вечных, что он обещал добыть Хиппелю…
Старуха подняла косу, подкинув не очень ровный черенок к плечу – так, что лезвие задело край солнца… и тот потек, будто разрезанный желток на сковородке, обильно измазав острое железо тягучим и красным… Растекшись до самого выщербленного острия косы, красный этот погребальный свет собирался на нем пузатыми каплями, и пара из них – самые тяжеловесные, упали вдруг с высоты на распростертого внизу Мигола. Прямо на обваренный лоб…
Вот, значит, как?
Он упрямо полез за пистолетом, но кобура была пуста – его всего ободрало взрывом, а потом ещё дважды перевернуло… Он заблажил в голос, затолок неощущаемыми ногами, заерзал ладонями вокруг себя… Пистолет вдруг нашелся… в полушаге от бедра. Мигол, не веря в удачу, сграбастал его – тяжеленный и грязный, как старый печной кирпич… и нацелил в старуху… прямо в середину ее подола…
… ДО ТЕМНОТЫ
Земля вдруг заскрипела, поплыла под ним… трава, по которой елозили сапоги – кланялась и выпрямлялась упруго. Он понял – его куда-то тащат волоком… и закрутил головой. Мигнуло багровое солнце и кануло за пыльным облаком – вместо него костистое белое лицо Утца нависало теперь поверх. Шары у водилы были совсем ошалевшие – на полморды.
Он сволок Мигола со склона, захлопотал около – приподнял голову, подложил что-то мягкое… Того понемногу отпускало – начало вдруг колотить ознобом, и он перепугался, решив – ну, все… теряю кровь… Ноги, наверное, к чертям поотрывало… Он вспомнил, как смотрел на бабку и видел при этом носки своих сапог – облегчение сразу ополоснуло голову, как студеная вода из колонки. Ноги должны быть на месте… Он дернулся, приподнимаясь… Они и были – на месте… Утц с проворством ему подсобил, придерживая под спину и плечи.
– Сильно меня? – спросил его Мигол.
– Сейчас… – то ли ответил, то ли перебил его шофер. – Руки-ноги целы, старшой… Остальное смотрю сейчас… Ты – драный весь, в клочки… как коза после случки…
Голос его прыгал туда-сюда, будто ручку громкости у приемника крутили, балуясь. В одном ухе, неясно пока в каком – нарастал постепенно дряблый фарфоровый звон. Контузило, понял Мигол. Оглушило… может, даже ухо порвало… Его вдруг вытошнило – внезапно и резко, едва-едва перевернуться успел.
Он обессиленно откинулся, лежа на боку… пуская клейкие земляные слюни. Землей было забито всё – и рот, и ноздри. Он продолжал ощущать, как Утц ворочает его, тормошит, но… как через вату.
Сильно,
