ей под ноги… Перепугается, драпанет… если совсем из ума не выжила. Он взялся за рифленую рукоятку, отвел пальцем петлю на застежке…
Старуха вдруг застыла – прямо над ним. Словно крылья расправились и опали полы ее драного балахона. Она нагнулась к нему с высоты… и Миголу почудилось – вспорхнет сейчас, как страшная птица, лупанет со всей мочи упругими крылами. Он дернул оружие из кобуры, наставил его прямо в середину старухиного подола, одновременно и стыдясь этого, и леденея… Она лихорадочно шарила в траве – словно отвесные плевки сигали из-под ее рук перепуганные кузнечики. Наконец, у нее что-то там получилось… бабка выпрямилась, выволакивая из травы то ли клюку, то грабли – Мигол разглядел затертую деревянную рукоять. Отполированные сучки на ней приторно чернели. Обняв свой черенок, старуха попятилась, загребая башмаками осыпающийся склон.
Мигол выдохнул и моргнул… пистолет в его вытянутой руке мелко и суматошно подплясывал.
– Дура ты старая… – облегченно крикнул он наверх, и старуха нервно, как разбуженная сова, шевельнулась от его окрика.
И впрямь – блаженная, решил Мигол.
Он сунул оружие в кобуру и, понемногу приходя в себя, потопал наверх – стараясь держаться поближе к откосу, чтобы Утц, и так уже порядком издерганный, видел его в зеркала. Изнемогая от натуги, тягач обогнал его, что есть сил молотя колесами и пыля… и, глядя, как заползают следом прицепы, Мигол опять подумал о том, что все-таки у него и впрямь хороший водила – прицепы шли ровнехонько друг за другом, ювелирно нащупывая колесами одну и ту же колею, не тратя драгоценный разбег на лишнюю трамбовку почвы. Сквозь оплавленное жарой стекло было видно – Утц почти танцевал за баранкой, виртуозно орудуя педалями, и тягач послушно разгонялся и разгонялся в подъем, и не было уже сомнений, что даже внушительный этот ухаб не станет неодолимой преградой. Мигол оглянулся на бабку, что чуть было не запорола им маневр… оглянулся, чтоб хоть погрозить ей кулаком напоследок… Бабка торчала там же, на склоне, но сейчас, оттого что Мигол поднялся следом за тягачом на добрую сотню шагов, оказалась с ним почти на одной высоте.
Голову ее покрывал то ли капюшон, то ли плотный распахнутый платок, бросая на лицо горячую тень. Мигол всё никак не мог понять, смотрит ли старуха на него или блуждает взглядом по склонам, выискивая своих коровок… которые, должно быть, еще придурошнее своей хозяйки – то в луже завязнут, то по кустам их приходится гонять. Наверное, всё‑таки смотрела – в ответ на кулак как-то неловко шевельнула то ли клюкой, то ли граблями… да переступила на месте деревянными своими копытами.
Что-то вроде блеснуло в траве около ее ног – не ослепляюще, как блестит на солнце стекло, а смазанно и тускло, словно отскобленная от ржавчины железяка. Мигол на нее уже не смотрел, потому что в этот момент под колесом последнего прицепа вдруг отчетливо щелкнуло… и этот пугающий, знакомый в прошлом, но ныне почти позабытый звук – заставил его самого
