тебе ни жизни иной, ни существования разнообразного! – шипят шилишпёры. – И будет тебе одна „Невыборская“ неизменная, вечная!» С тем и очухался, – присовокупил букмекер. – С тоскою очухался!
И тут же опять помер.
На сей раз у него и пульса щупать не стали – букмекер всем надоел. Опять воскреснет – ну так быть посему! – заключил кабацкий народишка. – А ежели на сей раз безвозвратно скопытился – значит планида его букмекерова такова! Нам шибко переживать по ентому поводу не приходится.
Да, букмекер и впрямь всем надоел. Кроме, пожалуй, Энгусова. Того неожиданно охватило ожесточение. Произошла некоторая, к слову сказать… сублимация. «Отчего именно сегодня, именно мне подвернулась под зенки эта промозглая личность? – соображал он. – И эта… облезлая притча… когда я как раз с литературою расплевался!..»
Но ответа не находил. Да, может, и не жаждал ответа.
Вообще же всем посмертным Энгусов любопытствовал. В собственных, можно сказать, целях и интересах. «Негоже на тот свет заявляться неосведомлённым», – полагал наш сказитель.
Посетители стали мало-помалу разбредаться. Ушёл корявый мужик Дунин, убрался волюнтарист Бобриков, вымелись ещё некоторые непоименованные двуногие. Остался Энгусов, осталась девица Морякова, Василий Абрамович молча протирал полотенцем только что умытую посуду.
– Странно это всё! – философически заметила девица. Вякнула, можно сказать, во весь свой непредсказуемый девический рот.
– Странно, – столь же философически ответствовал Энгусов.
– Финал отсутствует.
– Какой финал? – спросил писатель (или, пожалуй что, бывший писатель – ныне создатель словесных прецедентов и логических презумпций).
– Человек вот помер три раза, да воскрес дважды, а ничего сакраментального сказать не получается. Ничего назидательного не просматривается, – сказала Морякова.
– И не надо никаких финалов, врут они, гроша ломаного не стоят, это я как писатель говорю, – убеждённо сказал Энгусов. – Хотя я, наверное, больше не писатель, и не следует им быть, это я прямо сегодня решил.
– А финал был бы, Борис, – сказала девица, – если бы кто-то взял и вынес его… какой-то настоящий мужчина…
«Это я, что ли, настоящий мужчина?» – кисло спросил себя Энгусов.
Василий Абрамович, слыша весь разговор, вдруг встрепенулся.
– А правда, Энгусов, – начал он с упованием, – вы мой лучший клиент, и я к вам со всем уважением сердца… может, бы взяли его да вынесли, куда недалече? А я бы за то в следующий ваш визит накормил-напоил до отвала за счёт заведения.
Строго говоря, Энгусов не нанимался выносить никакие трупы из кабаков. Но труп букмекера казался таким невсамделишным (а вместе с тем совершенно реальным), девица же Морякова смотрела на него так назойливо, что Энгусов промямлил: «Да я его, поди, и не подниму!..»
– А я
