последнего дня, а потом во сне тихо и мирно ушёл, мне только-только исполнилось десять. Ему было почти восемьдесят семь. Мама, поздний ребёнок, родилась, когда дедушке было за пятьдесят, а бабушке – за сорок, единственная, долгожданная и горячо любимая дочь.
Радикально почти ничего не изменилось в этой квартире, мы решили сохранить её уют. Только прошлым летом сделали косметический ремонт. Естественно, дядя Петя нас не бросил, ему досталась замена кафельной плитки на кухне и в ванной, он привёл в порядок паркет, помог нам поменять двери и окна. Мы с мамой клеили и красили, подбирали новые шторы и всякую мелочь. Получилось, на мой взгляд, отлично, мы сохранили дедушкину библиотеку, старинный фарфоровый сервиз и редкие, но завораживающие своей красотой хрустальные люстры и светильники. Я как смогла отреставрировала бабушкины картины. Мы бережно сохранили душу этого дома, но вдохнули немного свежести, чтобы начать записывать нашу новую историю.
У нас в доме уютно, но скромно, имеющимися предметами быта принято дорожить, и не распыляться на то, чтобы поспевать за модой. Сложно представить Константина Игнатова в подобных интерьерах, будто он не сможет здесь уместиться. Я не помню, где мы жили, когда были семьёй, точно не здесь. Наверное, мы с мамой так и не смогли прижиться в его мире, как кактусы среди орхидей. Хотя мама очень красивая, утончённая и прекрасно воспитанная в семье советской интеллигенции, а вот себя я точно не представляю частью быта Игнатова. Мышь во дворце.
Пока я переодевалась, дядя Петя принёс из машины больничные вещи и несколько пакетов с провизией, он хотел тихонько улизнуть, но мама не позволила, отрезав путь к отступлению:
– Кирсанов, пока я не увижу, что ты съел хотя бы тарелку горячего, из кухни не выпущу! – Ольга Александровна перегородила дверной проём, уперев руки в бока.
– Ляль, да у меня всё есть! Отдыхайте с дороги! – наивный дядя Петя пытался сопротивляться.
– Стоять! Кругом! За стол марш! – развернула грозная женщина беглеца, – Александра! Ты где запропастилась?
– Мам, я за твоей спиной, добровольно сдаюсь в плен! – я вошла в кухню с поднятыми руками.
Пока эта фурия, что называла себя моей мамой, буянила над кастрюлями, мы с дядей Петей притихли, сидя плечом к плечу за столом. Я украдкой рассматривала соседа, который неожиданным и лишь слегка уловимым преображением меня удивил. Почему-то с этим мужчиной, на мой взгляд, у нас больше общего, чем с Константином Игнатовым. Мы с дядей Петей не любим привлекать внимания, заботимся о маме, не любим болтать, а свои чувства выражаем поступками. Мы следим внимательно за этим миром, но очень стараемся, чтобы мир не обнаружил нас.
Куриный суп немного сбавил градус напряжённости в помещении:
– Ляль, ну всё, – взмолился Кирсанов, послушно доедая второе, – я, честное слово, больше не могу, да и на смену мне через час.
Это обращение к маме – «Ляля» – всегда мне казалось
