еще одна пара. Женщина была некрасива собой, но изысканно одета и вся унизана всевозможными украшениями. Высокий, стройный, почти по-женски красивый мужчина в одежде был ей под стать. Правда, было видно, что все украшения – ненастоящие, но это не мешало им важно, как-то по-петушиному, пройтись по кругу с высоко поднятыми подбородками. Женщина откуда-то достала большую – под золото – монету, и, обведя всех собравшихся взглядом сверху вниз, подала ее шуту с мешочками на поясе. Мужчина же вообще ни на кого не смотрел. Он встал посередине залы, достал из складок плаща металлическое зеркало и уставился в него. Так в полной тишине прошло несколько мгновений.
Но вновь быстро заиграла музыка, и шуты понеслись в пляске, кувыркаясь и прыгая. Все зрители в восторге били в ладоши, топали, кричали, размахивали руками, опрокидывая кубки, чаши, блюда. Куски, слетевшие со столов, тут же подхватывались собаками, отбегающими и огрызающимися друг на друга. В углу между ними возникла драка. Где-то брызнула кровь… Унгерих, хохоча, перепрыгнул через стол, за ним последовали Гердерих, Герда и все остальные гости. Они прыгали, извивались, кривлялись, взвизгивали вместе с шутами, опрокидывали столы, лавки.
Королева Гаафа, королевна и королева-вдова тихо встали и, стараясь быть незаметными, ушли из залы со своими слугами, служанками и несколькими воинами. Было похоже, что их ухода никто и не заметил. Моя кровь тоже возбужденно бурлила, но я не позволил себе впрыгнуть в пляску.
Унгерих, красный и потный, изредка останавливался, принимал от слуги чашу с вином, опрокидывал ее в себя и снова пускался в веселье. Казалось, он никого и ничего не видел. «Да, – подумал я, – у нас, на Роси так не веселятся…». Слуги тем временем ставили на место столы и лавки. Шуты исчезли, и все уселись на свои места.
– Веселый пир, Гердерих, – уже слегка заплетающимся языком произнес Унгерих. Чаша в его руках дрожала от возбуждения.
– Это заслуга моей дорогой Герды, – поклонился Гердерих.
– О! Благодарствую, Герда! – Унгерих снял перстень с мизинца и протянул его жене Гердериха. Та поцеловала руку конунгу и низко склонила голову, принимая подарок.
– А где моя королева, моя жена, моя Гаафа? – вдруг встрепенулся Унгерих.
– Ваше величество, – из-за колонны выступила старая служанка. – Их величества и их высочество очень устали на охоте и благоволили отойти отдыхать.
– Только почему вместо себя эту старую каргу, а не какую-нибудь молодушку оставили?! – видимо, король уже плохо отдавал отчет своим словам… – Эй, Герда, где твоя голая шутиха, такая вкусненькая?
– Воля вашего величества – закон, – поклонилась Герда. – Если изволите, следуйте в опочивальню. А шутиха придет к вам.
Двое телохранителей подхватили Унгериха, плохо владеющего уже не только языком, но и ногами, и повели из залы. Я сделал знак дружинникам,
