смотрите! – кричали жители замка, окрестных селений и кто-то из свиты. Я заметил, что у Унгериха, тоже увидевшего корону, отвис его каменный подбородок.
– Она – колдунья! – кричала Герда. – Не верьте. Этого не может быть!
Обеими руками – даже раненую она выдернула из перевязи – закрывала она лицо, не в силах взглянут ввысь. И тут в воздухе появилась еще одна, очень маленькая, словно для младенца, но более яркая корона, которая тоже спускалась в костер.
– Стреляйте! – крикнул Гердерих, и в небо полетели десятки стрел. Но, не долетая до короны, они сами собой разворачивались и летели обратно. Телохранители кинулись к королю, Гердериху, Герде и прикрывали их своими щитами. Многие из готфских лучников уже лежали на земле, пораженные своими же стрелами.
Короны опустились в центр костра. Унгериха и его свиту увели в башню-дворец. Убегая, конунг крикнул:
– Князь Алекса, окружить помост! Никого из готфов не подпускать к нему.
Именно такой приказ я и отдал…
Скоро мне сообщили, что рана Герды на руке начала загнивать и она лежит в горячке. Унгерих, Гердерих и остальные приближенные напились вина – мертвецки! – и теперь храпят по своим покоям…Сумерки опустились быстро. Вот уж и ночь. Я, взяв с собой Ольга, отправился проверять посты.
– Тебе повезло! – тихо сказал он, когда мы достигли середины площади и рядом никого не было – Ты видел Божие чудо!
– Так его все видели! – усмехнулся я.
– То-то и оно. Но не все понимают, что этими венцами Бог и Господь наш Иисус Христос венчает верных своих, воскрешает их для жизни вечной.
– Не поверю, пока не увижу своими глазам, не потрогаю своими руками живых женщину и мальчика, – отрезал я.
Все мои дружинники несли службу исправно. А когда мы с Ольгом возвращались обратно, он вдруг попросил:
– Можно я соберу мощи святых мучеников? Королева-вдова просила.
– Унгерих велел никого не пускать к кострищу, – возразил я.
– Никого из готфов… – улыбнулся Ольг.
Я махнул рукой… И пошел спать.
До обеда я промучился со сложной схемой энергоснабжения нового объекта. Сколько ошибок! Надо звонить проектировщикам… Впрочем – сначала завершить проверку. И тут я вспомнил, что почти неделю назад обещал позвонить Жене Журову, уже известному молодому поэту, улыбчивому, добродушному рязанскому парню, с которым судьба свела в одной из литературных студий. О его стихах Шляховский скептически заметил: «есенинщина». А мне нравятся стихи Сергея Есенина. Впрочем, Мандельштам и Пастернак кажутся ближе… Хотя это, возможно, из-за влияния тех, с кем я близко общаюсь…
Когда из нашего «штаба производства» все ушли на обед, я набрал номер телефона Жени.
– Алло, – я сразу узнал его голос. – Это я, старик. Прости, что долго не звонил. Дела закрутили. Необходимость встречи не пропала?
– Нет, –
