на гауптвилле, значит, такое наказание практиковалось. Ремонтные подводные работы в помощниках у кадрового водолаза. Обычно, когда какую-нибудь рухлядь со стороны днища клепали. Но только летом, а в остальное время года тамошний контингент всё больше по углю прикалывался.
Но всё. Хватит о гауптвилле и сопутствующем букете, поговорим о движении. Ибо! Движение – есть жизнь, кто бы что ни говорил. Движение механическое и движение по служебной лестнице мало чем отличаются, ибо всё это промысел Божий…
Итак, о движении.
Движение во время службы обычно бывает только в одном направлении – в сторону прекрасного пола. Форма обязывает! Помните такую фразу: «Как жаль, что в нашем городе не стоят военные!» Здесь я не соглашусь. Военные не стоят, они находятся в вечном движении. И даже мичман Стукалкин, который каждый свой роман в увольнении старался довести до логического конца, то есть предлагал встреченной им даме руку, сердце и тихое счастье семейного очага.
У него на этот случай специальная фраза была, которой он отпугивал своих легкомысленных избранниц. Фраза такая: «Вы так похожи на мою маму, что категорически готов прожить с вами всю жизнь на одной картошке». Я заметил мичману, когда он в сто первый раз рассказывал о своей неудачной охоте за магаданскими прелестницами, что от картошки у меня стоит только подворотничок, если в ней много крахмала, конечно. Стукалкин распространил сию аллегорию на свои физические кондиции и после не разговаривал со мной месяца три-четыре.
Бунанья – случка. Так называл увольнительную старший лейтенант Смыков. На каком это языке, никто не знал, а сам офицер утверждал, будто бы на испанском диалекте, присущем жителям Калифорнийского полуострова (не путать со штатом Калифорния). Через ахтерпик на жвакогалс! Тоже выражение Смыкова. Но чаще он ругался по-простому, по-сухопутному, безобразник был и донжуан ещё тот.
Служил старлей командиром группы движения. И, вероятно по этой причине, любил всяческое движение. А больше всего поршнеобразное.
И случались с ним озорные болезни на почве неумения сдерживать себя в рамках унылой статики, но Смыков их, эти проказливые недуги, очень быстро залечивал перед очередной автономкой, ибо американские антибиотики в гарнизонном госпитале не переводились.
Так было и в начале лета 70-го. А тут ещё и старпома откуда-то с Балтики подогнали. Интеллигентного до жути, в самом цветущем поколении моряк! За что его сослали в Магадан, нам, разумеется, не докладывали, но одна интендантская крыса на вещевом складе проболталась, мол, у нашего старпома был будто бы настоящий роман с женой чуть ли не самого командующего флотом, и эту парочку едва не застукали за стаканом «Цинандали» в обнимку и с букетом алых роз в придачу.
А груди нашей флотской затейницы, как белые лебеди. Того и гляди, мигрируют в тёплые края от мерзкой балтийской зимы. Кавторанг их и держал, будто бы руками. Вероятно, чтобы не перелетела такая красота в дальние страны, где обитают потенциальные противники
