котята, молча и ничего не понимая. Лётольв и сам хотел поскорее убраться отсюда. Он встал, отряхиваясь от грязи донжона и людей, здесь живущих, и сказал:
– Спасибо, что приютили.
– Чекко, проводи нашего гостя до ворот, – сказал Лучано.
Он встал на ноги, прошёл к бойнице, выглянул на улицу. Небо над Провинцией успело расчиститься, так что солнце беспрепятственно ворвалось в низины, заливая цветочные поля, окрестные леса и затонувший Кутро алым золотом. Значит, ворота можно открывать безбоязненно. Он свистнул часовым – и задребезжал металл.
Викинг направился к выходу. Чекко увязался за ним. Норманн не оборачивался, резво спускаясь во двор. Мальчонка еле поспевал за ним.
Когда они вышли на свежий воздух, Лётольв смерил проводника чёрным взором и спросил озлобленно:
– Что ты ей наплёл?
– Сказал всё, как есть, – не стал врать парнишка.
– Плешивый был прав. Ты ещё слишком глуп и плохо разбираешься в людях, – холодно бросил ему Лётольв, точно плюнул, и направился к отворенным воротам.
Юнец остолбенел от услышанного, будто сражённый молнией. Наконец он опомнился и бросился за викингом, крича вслед:
– Эй!
Франческо нагнал викинга уже в проёме врат староимперского форта и потянул за рукав. Тот остановился в тени и повернулся к нему, продолжая испепелять взглядом. Мальчонка отдышался и сказал:
– Я всю свою жизнь жил по правде! С чего бы мне врать или недоговаривать?
– Не пойму, – проронил Иварсон, опустив глаза, – с чего ты это взял? Ты пресмыкаешься перед людьми, обречёнными на погибель. Сглатываешь все те словесные помои, которыми они в тебя плюют. Мечешься, но не можешь понять очевидного: они тебе не друзья. Для них ты – пустое место. На твоём месте я бы удрал от них при первой удобной возможности…
– Ты не понимаешь, чужак! – парировал Чекко, всплеснув руками. – Без них я не протяну. Один я и сам сдохну! Я никогда не был совсем один…
– По какой такой правде ты живёшь, если врёшь мне и себе сейчас? Надо уметь врать. Это жизненно необходимо. И ты врёшь, да не о том. Что хуже – самому себе, – сетовал Лётольв.
Он понимал бедственное положение мальчишки, равно как и то, что принять решение наподобие избранного Иварсоном тот не сумеет. Быть может, никогда.
– Хочешь сказать… – Франческо напрягся. – ты норманн?
«Неужто догадался?»
Викинг ответил не сразу. Лицо его стало каменным.
– Я из норманнов. Мой отец – норманн. Но моя мать из Илантии.
Сопляк осёкся, позеленев от приступа тошноты, что поднялась к горлу. Старший видел его насквозь, ведь он и впрямь совершенно не разбирается в людях.
– И ты, гнусный лжец-дикарь, учишь меня тоже врать? Да пошёл ты, Риккардо, или как тебя там! Липовый кабард! Ты хуже гадюки! – бравировал мальчонка.
Чаша терпения у Лётольва переполнилась.
