специалист без опыта и навыка – уравнивал и в отношениях. Опыт и навык были делами наживными, то есть приходили к годам, когда поизносившиеся геологи начинали мечтать о камеральной работе. И никто из них о карьере не думал.
…Поехали впятером. Можно сказать, наобум: начальник Гусенков по телефону так и не уточнил место встречи, не разжевал, что, где да как. Видимо, не успел вписать их приезд в кружочки сетевого графика. Долго не могли собрать абалаковские рюкзаки – произведение узлов, швов и бесчисленных полостей, пригодных для перевозки всего сущего – от бутылки водки до хрустального колокольчика. С трудом довезли до станции, дотащили до вагона, до купе. Сели, поехали…
Случалось тесной компанией с водкой и гитарой, с девчонками, анекдотами путешествовать по командировочному назначению? Вот то-то! Видели в кино…
В купе вытрясли пищевые отсеки рюкзаков, восхитились роскошью ассортиментной розни. С таким гастрономическим прилавком можно ехать на Колыму! Чем не пир! У всех сало, смачное, разнообразного посола, в том числе – копчёное особо, «по-хохлятски», лисичанкой Людкой Ильченкой. У Крестовникова Саньки нашлась отварная курица. У Смолькина, как ни удивительно, из кошеля всплыла свежесолёная селёдка.
– Ой, малчиши! А куда поезд идёт? На юго-север или в… Западенцию?
– Тю… Сказилась чо ли… Ты, Ильченка, знаешь. откуда солнце встает? Геолог, лысен ту ми… – Андрюшка Жила энергично раскручивал матрас на полке, говорил, как на митинге, громко и убедительно. – Солнце светит прямо в глаз… затылок, то бишь… Значит, где запад? Иля, ты придуряешься? У тя по географии был учитель? Глобус, поди, пропил? Или бандера недорезанный?
– Отстань, сам дурак. Скажи: семь на восемь – шесть рублей?
– Ладно, квиты. Разливай! – присели за столик, осведомившись у проводницы о полустанке, достигаемым поездом в пять часов утра.
– Людка, молодец… молодица… лей горилочку, что тянуть… душонка трепещет…
– Какие-то жареные крев-ветки, а завёрнуты в «Правду». Что-то совсем полит-тическое! – Смолькин заикается, но выпивает первую и тут же избавляется от пауз и скованности. Но выпивает всегда одну – принцип. Саня Крестик не страдает недугом ограничения норм. Он бы-бы-бы… бард. И никакой, язви его… не геолог. И гитара в его руках, как обожаемая женщина… Девчонки кинулись к сайре в банке, как мотыльки к весёлому огоньку.
– Что вы смотрите так… из прищуренных глаз… – после второй рюмки Крестик посылает своё лукавое обращение Иришке Шепель. И плакала она, гитара, в его руках, как божественная скрипка… Ирочка рдеет, и вовсе не от санькиного внимания. Розовеет от избытка крови в голове, от гула счастья в груди, от трепета – одного из лучших человечьих качеств.
– Хорошо-то как, мальчики!
– …а мы не мальчики…
– Всё равно хорошо… сидим-едем…
Поезд
