знакомству, Тимуржан, – произнёс он мягким, но уверенным тоном. – И рад, что вы, наконец, пришли… Я хорошо знал вашего отца, Касыма Арслановича Ходжаева, светлая ему память. Он был человеком замечательной души и разума…
Слова профессора пробудили во мне воспоминания. Теперь я вспомнил, где слышал это имя. Каюмов был соавтором одной из книг моего отца по социальной философии. Сам я не читал её, но помнил, как отец восхищался коллегой – интеллигентным, принципиальным человеком. Это было давно, ещё когда я учился в школе.
– Наконец-то вы здесь… – повторил профессор, с особым нажимом на слово «наконец». – Мне нужно очень серьёзно поговорить с вами.
– Наконец? – я непроизвольно обратил внимание на это слово и слегка нахмурился. Почему он выбрал именно это выражение?
– Ну, Бекзод Хисамиевич всегда говорил, что вы заняты и у вас нет времени для встречи со мной…
– Странно, – нахмурился я. – Бекзод-ака ни слова не говорил мне о вас.
Профессор явно удивился и смутился, на его лице отразилось лёгкое недоумение.
– Не говорил? – пробормотал он. – Гм… Не понимаю… Возможно, мне стоит обсудить это с ним… зачем он скрывал меня от вас…
В этот момент я понял, что передо мной человек, не подозревающий о трагедии, и решил, что не стоит тянуть с известием.
– Вынужден вас огорчить, – сказал я серьёзным голосом. – Сегодня ночью Ибрагимов был убит.
– Убит? – прошептал Махмуд Анварович, и его лицо побледнело. Он вскинулся, отшатнулся, наткнулся на край дивана и медленно сел, как будто подкашиваясь от невидимого удара. Его глаза, обычно проницательные и спокойные, стали влажными и наполненными слезами, отражающими неподдельное горе и шок.
– Как это случилось? – еле слышно спросил он.
– Его зарезали шпагой, – ответил я, ощущая, как тяжесть моих слов опускается на него. – Но перед смертью он разбил всю аппаратуру и сжёг наши бумаги. Он уничтожил проект! Сейчас идёт следствие, но мне кажется, что оно заведёт нас в опасное место… и я испытываю смутное беспокойство.
Каюмов поднял на меня взгляд. Его лицо исказилось в гримасе боли, но в глазах сверкнул отблеск гнева, смешанный с чем-то неистовым, словно с отголосками скрытой силы. Сжав губы, он вытер глаза салфеткой и, тяжело вздохнув, произнёс:
– Он это сделал… всё-таки сделал.
– Сделал? – переспросил я, ещё не понимая, о чём он. – Что он сделал?
Профессор взглянул на меня, его лицо стало суровым и твёрдым.
– Он уничтожил то, что могло стать оружием Сатаны, – тихо, но чётко ответил он, как будто каждый звук его слов был пропитан чем-то неизведанным и пугающим.
Я замер, ошарашенно вслушиваясь в слова профессора.
– Сатане? – повторил я, словно споткнулся. – О чем вы, Махмуд Анварович? Я пришел сюда, потому что получил от него письмо
