я слышу её дыхание. Она справится, она со всем справлялась.
– Да, Саша, я так и поняла, я почувствовала. Хорошо, держи меня в курсе. Я верю, что всё будет хорошо. Я тебя очень люблю.
– Спасибо, мам, я тоже…
Ком в горле прервал мою речь и перекрыл дыхание. Я не мог выговорить и слова. Слёзы разом хлынули из глаз и ручьями полились по лицу.
– Мам, я тебя тоже, тоже, очень сильно.
Охранник постучал по моему плечу, говоря что-то про время, но увидев моё лицо, умытое слезами и перекошенное дикой ненавистью к нему, тихо сказал: «Ok, one minute».3
Я собрался с силами и сквозь ком в горле прохрипел: «Я тебя люблю, мама, всё будет хорошо».
Связь оборвалась. Трубка в момент поледенела. Короткие гудки снова пронизывали моё тело холодом.
Вернувшись в камеру, я ощутил, что снова дрожу. Я залез на шконку и с головой накрылся тонким, неприятно пахнущим покрывалом. Оно не грело, оно просто защищало меня от того места, в котором я оказался. Но где-то глубоко в сердце я почувствовал искру спасительного тепла. Я буду хранить и оберегать этот огонёк, согреваясь им в минуты отчаяния. Огонёк материнской любви.
Это была последняя ночь в двушке, на следующее утро меня перевели в общую камеру.
Глава 8. Перевод
USA. New-York, Manhattan. MCC – тюрьма
Где-то за дверью раздался голос. Он опять неправильно произнёс мою фамилию. Вместо Киреев у них выходило Кириив, но я уже привык и не пытался поправлять. Я отозвался.
– У тебя десять минут на сборы, – продолжил голос охранника. Собирать было нечего: сменные трусы и носки, в общем-то, всё. Собрав пожитки, я попрощался с соседом.
– Удачи тебе, воин! – произнёс на прощание сокамерник и вдруг заплакал.
– И ты береги себя и свою семью, – ответил я, испытав одновременно благодарность и злость. Он опять позволяет себе проявлять чувства, от которых я пытаюсь отказаться. Он ещё живой, а значит, ему будет больно. Я не хочу, чтобы мне было больно. Резко развернувшись, я направился к выходу.
Перевод в общую камеру занял не больше получаса. Бесконечные коридоры, решётки, ржавый звук открывающихся замков, лифт, охранники, охранники, охранники… И вот я на месте.
Удивление – первое, что я испытал, оказавшись на 11 этаже в южном блоке манхэттенской тюрьмы. Двери распахнулись, и я увидел большое пространство круглой формы. По его периметру находились семь тиров – общих камер на 25 человек. Итого около 180 взрослых мужчин, нарушивших закон, озлобленных на весь мир и несправедливость системы. 24 часа 7 дней в неделю все вместе они находятся на территории размером со школьный спортивный зал.
Вместе с другими вновь прибывшими заключёнными я медленно проникал внутрь, шаг за шагом изучая пространство. Вокруг толпились местные. Они эмоционально встречали новеньких. Одни, не скрывая агрессии, буравили взглядом, другие читали рэп в свободном стиле – о том, как они будут сдирать кожу, а потом плясать на костях свежеприбывшего
«Окей, одна минута»
