крестике. Меня дотошно досматривают. Чувство унижения перетекает в неконтролируемую агрессию.
– Это тоже сними, – произносит человек, сидящий за столом, указывая на крестик.
– Не буду, – упрямо отвечаю я.
– Тогда это сделаем мы, – доносится голос одного из охранников где-то сбоку. Он резким движением срывает с меня крестик и кидает в контейнер с вещами. Рефлекторно дёргаюсь ему навстречу, но мне тут же преграждает путь увесистая дубинка другого охранника. Упёршись в грудь, она лишает всякой воли. Трое охранников вокруг, человек с пустым лицом за столом и я. Все они в одежде, а я без неё. Стыд и унижение парализуют. Я стою молча, смотрю на крестик в контейнере.
Мне было 19, когда я решил покреститься. Не знаю, почему вдруг это желание пришло ко мне. До этого мы с парнями из зала иногда помогали одной церкви. Хасан, наш тренер, звал нас на разные церковные праздники, и мы послушно ходили. Носили воду, кололи дрова, но не из-за веры, а для того, чтобы угодить жёсткому тренеру. Тогда я не понимал, зачем всё это.
Парни шептались, что он сам прошёл несколько войн и тюрем. Но зачем это нам? Как-то раз он предложил покрестить меня, я отказался. Всем своим нутром я чувствовал сопротивление. Я называл это осознанным выбором и силой, а сейчас понимаю, что это была всего лишь гордыня. Слабость признать, что есть что-то выше, что ты не Бог, а всего лишь человек.
В тот зимний день я вышел из дома, взяв с собой сделанный на заказ крестик. Мастер отлил его из моей детской серебряной ложки. На улице была трескучая сибирская зима. На чистом голубом небе ярко светило солнце. Холод был такой, что дышать, не прижимая перчатку к лицу, было невозможно. Мороз пробирал насквозь, но меня это только бодрило. Сев в заранее прогретую машину, я поехал в ту самую церковь, нашёл батюшку и попросил покрестить. С тех пор крестик я никогда не снимал. Почему-то это было важно для меня.
Сейчас я снял крест. Точнее, с меня его сняли. Будто что-то хрупкое, едва уловимое оборвалось во мне. Больше нет оберега. Нет студёного кусочка сибирской церкви, сложенной из вековых бревен, стоящей на холодном солнце под чистым голубым небом.
Одетый в jumpsuit, тюремный комбинезон из грубой ткани, я направился в свою первую камеру. Сквозь коридоры и решётки я погружался в брюхо тюрьмы, становясь её частью. Она начинала медленно проглатывать меня, как делала это с каждым. Тщательно пережуёт, обглодает до костей, переварит и выплюнет изувеченным. Или всё обойдется? Я старался не думать.
Глава 4. Арест
Громкий лязг тяжёлой металлической двери, толчок в спину и глухой, грубый звук закрывающегося засова за спиной. Всё, я внутри. Только сейчас я осознал, что свобода осталась где-то далеко позади, за этими стенами.
Я – тот, кто ещё несколько часов назад вальяжно расположился на сиденье Боинга, летевшего в Москву. Хорошо одетый, с деньгами в сумке, полный уверенности
