дочь.
– Иногда так под ребра даёт, что не продохнуть! – засмеялась Прасковья.
Какое-то время женщины сидели молча, а потом Прасковья тихо прошептала матери.
– Мам, мне иногда так страшно становится. Вдруг в родах что-то не так пойдёт? Вдруг я умру? Вон, в прошлом году Катерина, соседка, в родах умерла. А ведь здоровая, крепкая была девка.
– Не помрёшь, Прося. Всё будет хорошо, – ответила Зоя, проглотив ком, подступивший к горлу.
– Всё равно страшно до жути! Страшно и одновременно радостно, вот как.
– Это потому что ты сейчас как бы стоишь перед закрытой калиткой. И не знаешь, что за жизнь тебя ждёт, когда эта калитка откроется. Рождение ребёнка многое меняет, новая жизнь за этой калиткой открывается. Вот и боязно тебе, доченька.
Зоя сама удивилась, как так у неё вышло складно сказать. Обычно она не мастерица была говорить. Но Прасковья как будто и правда успокоилась после её слов.
– Заболтала ты меня, дочка. А я ведь не болтать пришла, приданое для ребёночка принесла, – спохватившись, затараторила Зоя, – нашила, навязала ему на вырост. Пусть лежит.
Зоя протянула Прасковье куль с вещами для младенца, та прижала его к груди, улыбнулась.
– Спасибо тебе, мамочка, за всё. Успокоила ты меня.
У Зои защемило сердце. Она улыбнулась дочери через силу, и улыбка её вышла вымученной и кривой.
Той же ночью Прасковья проснулась от резкой боли в животе. Она села на кровати, испуганно прислушиваясь к собственным ощущениям.
– Что, Прося, началось, поди? – сонно спросил Алексей.
– Спи, Алёша, рано ещё. Просто живот тянет, – успокоила его Прасковья.
Она посмотрела в окно, за которым лил весенний дождь, и попыталась представить, что ребёнок родится сегодня. Они ещё и колыбель-то не подвесили.
– Нет-нет. Повитуха говорила, что ещё недели три ждать, – прошептала Прасковья себе под нос.
Но потом новая волна боли нахлынула на неё, и она, сжав зубы, тихо застонала, согнувшись, насколько позволил большой живот.
– Неужели и вправду уже началось? – взволнованно прошептала Прасковья.
Она приложила ладони к животу, как будто прикосновение могло унять боль. Боль и вправду стихла, Прасковья снова легла на подушку и уже почти заснула, но тут вдруг снова вся сжалась от боли, как будто невидимые нити туго стягивали её живот. У Прасковьи даже дух захватило от этого ощущения. Она потрясла Алексея за плечо, а когда он повернул к ней удивлённое лицо, прошептала:
– Началось! Беги за повитухой!
Алексей соскочил с кровати, торопливо оделся, разбудил родителей. Свекровь зажгла керосинки и занесла их в спальню молодых, поставила на комод рядом с кроватью.
– Не время ведь ещё для родов! – строго сказала Акулина, пристально всматриваясь в лицо Прасковьи, покрытое испариной.
– Так ведь ребёнка-то уже не остановишь, мама! – воскликнул Алексей, стоя
