открывала и закрывала рот, взгляд её блуждал по комнате. Ей казалось, что в тот момент вся она поломалась на части.
– Забери, – прошептала она, протянув кулёк с ребёнком обратно ведьме, – забери его. Я не могу. Я не могу…
Марфа удивлённо взглянула на Прасковью и проговорила с набитым ртом:
– Дай хоть доесть! Больно вкусные у свекрови твоей оладьи!
Прасковья снова прислонила к груди кулёк, и вдруг услышала из-под платка странный скрипящий звук, как будто скрипнуло несмазанное колесо у телеги. Она замерла, и тут внезапно кулёк зашевелился, а через пару секунд спальню огласил громкий плач младенца. Прасковья дрожащей рукой подняла платок, и увидела перед собой красное, сморщенное личико. Младенец надрывался от плача, а Прасковья смотрела на него и не верила своим глазам.
– К титьке его приложи, дурёха! Взглядом-то ребёнка не накормишь! – усмехнулась Марфа.
– Так нет уже молока. Сгорело, – растерянно проговорила Прасковья.
– Ты мне голову-то не морочь. Мать своё дитя без молока не оставит. Прикладывай к титьке, пойдёт молоко само.
Прасковья развязала тесёмку на ночнушке, оголила грудь и неумело поднесла младенца к пухлому коричневому соску. Ребёнок начал жадно сосать. И вскоре Прасковья почувствовала приятное покалывание в груди – молоко и вправду пришло. Она широко улыбнулась, склонила своё счастливое лицо к ребёнку и с наслаждением вдохнула нежный, сладкий запах. Внутри неё забурлил восторг. Прасковья запрокинула голову и громко рассмеялась счастью, обрушившемуся на неё.
– Щекотно как! Ох, щекотно! – воскликнула она, рассматривая личико сына.
А потом она снова склонилась к нему и принялась целовать.
– Егорка мой! Мальчик мой родименький! Кровинушка моя!
Марфе надоело смотреть на их нежности, и она направилась к выходу. Прасковья подняла голову и сказала ей:
– Спасибо тебе, Марфа! Спасибо, что выходила моего сыночка. Одного только не пойму – зачем же ты меня обманула? Я же чуть с ума не сошла, поверила, что умер мой сыночек! Зачем ты так со мной?
Ведьма медленно обернулась, и лицо её исказила скорбная усмешка.
– Привыкай, бабонька. Горести-то твои ещё только начинаются.
Тяжело вздохнув, Марфа вышла из комнаты, а Прасковья пожала плечами и, улыбнувшись, снова склонилась к сыну, который уже сладко спал, прижавшись щекой к её груди.
– Всё будет хорошо, Егорка! Мы живы, мы теперь с тобой вместе, это значит, что всё у нас будет хорошо, – прошептала Прасковья и поцеловала сына.
Она закрыла глаза и почувствовала себя по-настоящему счастливой. Но спустя несколько часов её хрупкое счастье разбилось вдребезги.
Акулина вернулась домой и, едва увидев на руках невестки ребёнка, так разволновалась, что тут же выхватила внука из рук Прасковьи и унесла к себе в комнату. Прасковья, с трудом поднявшись с кровати, попыталась забрать сына, но Акулина отталкивала её и не давала пройти к младенцу.
