пойла, после чего, поникнув головой, начинал вслух размышлять о своих успехах и неудачах.
В моменты тяжкой хандры Сесилия гладила его руку, обнимала за плечи, целовала в порозовевшие от пьяного жара щёки и внимательно слушала. Её ответов не требовалось: Вальтера не особо волновали думы жены, ему было важно, что она просто находится рядом. Сесилия играла роль безмолвного слушателя, учтивого и понимающего, какой бы скверной ни была сложившаяся ситуация. Порой шторм, сметающий пурпурные ракушки и жёлтый песок их семейной идиллии, угасал, и ненадолго в отношениях склочных супругов воцарялся штиль, мирно играющий волнами их уставшей любви и погашенной страсти. Редкими были дни, прожитые без ссор и брани, но их, ко всеобщему удивлению, хватало для осознания, что неотёсанный, зачастую небритый и ворчливый человек нужен изящной и утончённой эльфийке так же сильно, как и она ему.
Вальтер не был хорошим человеком, но Сесилию крепко любил. Его любовь была больной, искалеченной жизненными невзгодами, но такой же глубокой и неразрывной, как в тот день, когда они только познакомились.
Мысли утекали сквозь пальцы, растворялись в негромкой походной песне и шорохе плаща. Иногда Вальтер останавливался, чтобы поправить тушу, уложить скрюченные ноги оленихи на широкое полотнище. Тогда он заглядывал в чёрные, будто бы покрытые ледяной коркой глаза и ёжился от невнятного хлада, когда видел своё отражение в глубине ослеплённых смертью очей.
Из приоткрытой пасти, обагрённой кровью, вывалился язык. Окинув добычу надменным взором истинного победителя, охотник продолжил путь, усердно таща увесистую ношу. Он пошёл тропой, по которой полчаса назад пробежала его дочь, приблизился к древу, что показалось Джейн нездорово-причудливым, и остановился, не дойдя до него нескольких метров. И Вальтер не обратил бы на сухую, близкую к закономерной кончине ель никаково внимания, если бы не запнулся о корявый корень, прорвавший бугристую твердь. Взгляд скользнул по чёрному, словно сожжённому и припорошённому пеплом отростку, конец которого был скручен в ломкий завиток.
«Экая гадость», – подумал Вальтер и наступил на корешок носком ботинка.
Он растянул губы в сальной ухмылке, кашлянул смехом сквозь губы. Корень под ногой развернулся и резко ушёл под землю, в напоминание о себе оставив лишь неприметную рытвину.
Спину обдало противным теплом. Такое тепло охватывало тело при сильной простуде, когда руки и ноги колодками лежали на кровати, перед глазами плясали искры и разноцветные пятна, а горло саднило и жгло тысячей мелких царапин. Увязая в липкой трясине страха, Вальтер попытался отойти назад, но только и смог, что сделать один шаг. Он выпрямился, расправил плечи, но сделал это с медлительностью, свойственной ослу, на спину которого взгромоздили неподъёмный булыжник.
Упрямо и долго не хотел Вальтер смотреть на представшее пред ним, ибо догадывался, что находится впереди. Одолеваемый сомнениями
