цвет пожарищу, рисуя его на лоне природы. На лоне, над которым надругались. Даже она, влюблённая в безмятежность лесов и прохладу ручьёв, приложила к истязанию длань, ею выбив первые искры, которые, в падении поцеловав сухую хвою, разрослись необузданным пламенем.
Руки Сесилии истончились и напоминали хрупкие листы старинного пергамента: не белую, но пепельную кожу пронизывали сплетения синих вен. Они вились тонкими змеями, обращая живую, радостную, в меру дерзкую эльфийку в мраморную статую, покрытую паутиной и мхом. Джейн держалась за её руку, и Сесилия поняла, что не чувствовала прикосновение всё это время. Одеревенение, лишившее возможности в последний раз насладиться тёплыми объятиями дочери, отозвалось в душе больнее, чем утрата долговечной молодости да воспетой в стихах красоты. Сесилия испугалась, что не успеет. Не успеет спрятать и дать малютке Йенифер наказ перед тем, как оставить её навсегда. Одну, совершенно одну в этом отвратительном, исполненном злобы и ненависти мире. В мире, который Авелин создал зря, ибо не был он достоин божественного проведения, не соответствовал святым наущениям Вселенских Сынов. В этом мире царило беззаконие, лились реки материнских слёз, выплаканных по детям, забитым в ходе очередной войны. Мир был поган и страшен, а она оставляла в нём Джейн. Юную, беззащитную и донельзя одинокую. В поседевшей голове Сесилии пронеслась страшная и тщедушная мысль: согрешить напоследок, но забрать её с собой. Из остатка сил соткать ещё одно заклинание, которое вытянуло бы бесценную энергию обеих жизней.
Сесилия занесла похолодевшие руки, остановившись. Её белые, как у посмертной маски, губы вытянулись в узкую дрожащую полосу. Джейн обернулась, взором покрасневших глаз окинула золотой лес и посмотрела на свою мать с небывалой тревогой.
– Мама, – она потёрла щёку, запачканную сажей, и шмыгнула носом, – что с нами будет?
Кончено. Всё было кончено.
Закоченевшие пальцы натянулись, будто струны. Сесилия смотрела на своё дитя. На очаровательную девочку, рождённую её чревом. Смотрела и не могла понять, почему Божество, во служении которому жила она целыми столетиями, отвернулось от её семьи. И Сесилия примирилась бы со своей участью, ведь она, как и её погибший муж, была грешна и особой праведностью не отличалась.
Но Йенифер. Нет, она была невинна.
Руки бессильно обмякли, вытянулись вдоль тела. Пламя играло охристыми бликами на белеющих волосах Сесилии. Она медленно опустилась перед Джейн на колени, прижалась к ней, спрятав осунувшееся лицо в её трепещущей грудке, и заплакала.
– Моя хорошая, – сипло произнесла Сесилия, отстранившись. У неё осталось очень мало времени.
Эльфийка обхватила запястье дочери нездорово худыми пальцами, поднесла его к своим губам и поцеловала тыльную сторону ладони ледяными, словно у покойницы, губами. Впрочем, она воистину была покойницей, по воле случая задержавшейся среди живых.
– Слушай меня внимательно.
– Мама, –
