закрыв ею лицо.
Зашипели алые капли, сиянием солнца развеялись и заслонили высокую фигуру огромным щитом, режущим глаза ослепительной яркостью.
Гискард не был обделён интеллектом и поразительной способностью предугадывать действия своих оппонентов. Не счесть, сколько раз его пытались обмануть, подставить, убить, а затем похоронить в могиле без имени. Он чувствовал, нутром чуял, как его приятель, некогда пробуждавший в душе исключительное доверие, удерживал силы мироздания, не позволяя им сосредоточиться на исцелении пренеприятного ранения.
– Ах, дражайший, – посмеявшись, эльф, любовавшийся загадочным таинством смерти, что распустилось у его ног алым цветком, смежил веки, нагло подставив лицо теплу и свету, исходящему от золотистой полусферы. – Я восхищаюсь твоей непоколебимостью и преданностью своему делу, – он открыл глаза, позволив жару снизошедшего с небес светоча опалить их гладь, сплошь залитую медью, и занёс руку.
Гискард с завидным упрямством сделал шаг навстречу предателю, уверовав в свою неуязвимость.
Но любой щит был подобен скорлупке. Волшебные средоточия не могли похвастаться долговечностью, отчего сплетённая из них защита раскалывалась по прошествии нескольких минут или часов. Не имело значения, сколько времени занимало противостояние – итог был предсказуем.
– Обе твои руки окровавлены. Второй ты зажимаешь бок, – эльф издевательски усмехнулся, – придётся отнять от раны длань, однако силы твои будут растрачены попусту. Мы хоть и являемся долгожителями, но не бессмертны. Ты об этом позабыл, – размашисто взмахнув рукой, он виртуозно поиграл пальцами, нащупывая нечто невидимое, а после сжал ладонь и рванул кулак к груди.
Пустота расплескалась вдоль горизонта оранжево-жёлтой полосой, которая взорвалась, поползла по небу и клыками впилась в напряжённую руку, застыв в ней длиннющим хлыстом. Он змеился, словно мираж или причудливое порождение сна, и сердца замирали при колыхании оного. Одно мертвело от огненного величия и предвосхищаемого триумфа, другое – от ужаса, ибо не видел Гискард, чтобы кто-то другой из народа Авелин прибегал к такой злостной подлости, как Плеть Хаоса.
– Ты спросил, что за проблема изводит мой дух, – предатель замахнулся, занёс руку назад. – Ты слишком много знаешь.
Рывком выбросив пылающий мириадами жгучих вкраплений хлыст вперёд, он обрушил на эфемерную пластину первый удар, который вскоре обернулся градом таких же, сильных, безжалостных, сокрушающих. К своему дражайшему союзнику не питал он никакого сострадания, умело скрывая истинные намерения за маской приличий, подобострастия и сладкой лжи, многим удобной, многим желанной.
По возвращении в Авелинель Гискард наверняка переполошил бы всё тайное общество, противящееся политике нынешнего короля, поведав об открывшемся его глазам своеволии. Члены Совета запричитали бы, заклокотали, как вороны с перебитыми крыльями, и осудили бы своего названого брата, изрядно
