такому редкому в последнее время теплу, а я все смотрел на нее. И не понимал, что и зачем делаю. Я спал пять часов, у меня через три часа важное собеседование. Планировал приехать домой, вздремнуть часок и еще успеть приготовить поесть. Но вместо этого я ехал в гости к неизвестной бабушке с девушкой, которая отказывалась называть свое имя. Чудеса на виражах, блин.
Она снова схватила меня за руку когда автобус остановился на очередной остановке, словно опомнившись. Или ей просто нравилось бегать со мной за руку. Я давно ничего не понимал и уже не пытался вникнуть.
И вот мы добрались до цели.
– Эм… Ты уверена, что нам сюда? – спросил я, но почему-то даже не удивился.
Она кивнула и первая ступила на территорию кладбища.
Когда-то я любил фотографировать на Хайгейтском кладбище – самом старом в Лондоне. Бродил среди склепов, заглядывал в лицо ангелам, покрытым черной и зеленой плесенью. Мне нравилось это место отнюдь не из-за могилы Карла Маркса или еще кого-то жутко известного и непоправимо мертвого. Видимо, моя новая знакомая такая же. И врать про бабушку было совсем не обязательно.
– Далеко ли еще, Красная Шапочка? – спросил я, когда мы углубились в западную часть, добравшись до старых могил.
– Не очень, – ответила она невозмутимо. Руку мою она, кстати, так и не отпустила.
– Я тоже люблю эту часть кладбища, – сказал все же я. – Был период, когда я приходил в западную часть, искал могилы своих тёзок и рассказывал им о себе. Выходило даже, что я не такой уж и скучный парень, как мне порой кажется.
Она улыбнулась.
– Мы пришли.
Мы остановились у старой могилы. На нас смотрел очередной печальный ангел, позеленевший от сырости. А под ним надгробная плита с именем и годами жизни. Женщину звали Грета, она прожила восемьдесят пять лет и умерла… в 1907 году. Вот так.
– Привет, ба, – сказала она, присаживаясь на еще сырую землю. Заботливо стерла ладонью грязь и остатки прошлогодней листвы с каменной плиты, потерявшей четкую форму от ветра и тысяч дождей.
Я оглядел землю под ногами – влажная. Хотя, плевать. Снял рюкзак, устроился по-турецки рядом с ней и достал контейнер с печеньем. Запах выпечки смешался с озоном.
– Почему она? – спросил я, когда мы задумчиво доели все до крошки, оставив Грете двух красивых оленят.
– А почему нет? – пожала она плечами. – Грета одинока, и я одинока. Мы спасаем друг друга.
– У тебя нет родных?
– Есть вообще-то. Родной брат и, кажется, двоюродная тетка. Но я никогда их не видела. Просто искала родственников, когда выпустилась из детского дома и узнала, что они у меня есть. Правда, все давно уехали из Лондона, рассеялись по миру. Я не нашла концов. А вот Грету – нашла.
– Так она все-таки твоя бабушка? – удивился я.
– Ага. Только пра пра пра. Но какое это имеет значение?
– И правда,
