родился с весом 2 510 г, и на 10-й день нас выписали из роддома», – вспомнила я.
Вес малышка набрала к Новому году, однако выписывать нас никто не торопился. Должна признаться, врачи не отличались особой разговорчивостью, просто делали свое дело, не обращая особого внимания на мамочек. Думаю, мы были для них некой, почти однородной безмозглой серой массой, которую просто терпели по необходимости, чтобы облегчить труд санитарок по уходу и кормлению детей. Никто с нами отдельно не беседовал, лишь что-то скупо сообщали во время обхода, и не более того. Доступа в интернет в условиях больницы в то время не было. Иногда мы часами стояли у кроваток малышей, каждая со своей бедой, думая только об одном: как бы скорее попасть на выписку. В комнате был только один стул, на него садились по очереди. Стоять весь день на ногах перед своим больным ребенком – это еще то испытание! Конечно же, можно было пойти в палату для мамочек, но тогда возникал вопрос: «Зачем я здесь, если я не рядом с ребенком?».
В отделении было две индивидуальные платные палаты, где мама могла круглосуточно находиться с ребенком. Помню, безумно завидовала этим счастливицам, которые могли уложить ребенка рядом с собой на кровать или просто прилечь самой, когда он спит. Для меня такой вариант в то время был нереален из-за невозможности оплатить пребывание в такой палате.
Все дни были похожи один на другой. По расписанию каждые три часа кормили детей, в девять часов вечера уходили на свой этаж, чтобы вернуться в шесть утра к первому кормлению. В общей комнате, где нас было десять-двенадцать человек, замертво валились на кровати от усталости, уныния и безысходности.
19 января 2002 года мне впервые разрешили вынести ребенка на улицу для небольшой прогулки. Стоял солнечный день. Я, держа укутанную малышку на руках, обошла вокруг больничного корпуса и вернулась в палату. На первый раз этого было достаточно. Вдохновленная разрешением на прогулку, я стала мечтать о выписке.
Вечером отпросилась домой, чтобы повидаться с сыном, а на следующее утро уже бежала обратно в больницу. На душе было неспокойно, мелькнула тревожная мысль, что вдруг не увижу свою малышку. Предчувствие не обмануло меня. Дочки в палате не было. Утром случилась беда: девочка захлебнулась молоком из бутылочки, которую медсестра приложила ко рту ребенка, а сама отошла куда-то по делам. Об этом я узнала от мамочек, которые кормили своих детей в этой же палате и были свидетелями происшедшего. Официальная версия со стороны медперсонала звучала более лаконично: клиническая смерть. Причины не разглашались.
Я нашла мою девочку в реанимационном отделении под капельницами, опять на искусственной вентиляции, казалось, без признаков жизни. Вокруг стояли врачи. Но она была жива! С того света ее вернул доктор, дежуривший в ту ночь в реанимационном отделении. Мне говорили, что, когда ее забирали из палаты, она уже была синяя. Я до сих пор не знаю имени этого врача.
