былое, превращаясь в слякоть
Настоящего… Нет сути, формы, сил…
Благословен будь, пошлости укус!
За то, что я безлунной,
снежной ночью средь осин
Пишу, как под луной красив сирени куст.
На обнищавшего взирая духа пир –
Без экивоков, без цензуры, без прелюдий
Мы говорим: «О, пизданутый мир!»
Но мир в порядке. Пизданулись люди.
День завтрашний я вычеркну
из календаря.
Сегодня буду штурмом брать
я литру вискаря.
Жил-был Петров. Обычные дела.
Жена Петрова киноманшею слыла.
И по причине этой возле их кровати
Джордж Клуни красовался на плакате.
И как-то раз Петров в процессе куни
Вдруг осознал
функционал портрета Клуни.
Сего открытия никак не показав,
Петров печально думал: «Вот коза!
Скажусь я тоже киноманом что ли?!»
Наутро к Клуни присовокупилась Джоли.
Я хорошими стихами молюсь,
А плохими – топлюсь.
Дым стоит коромыслом.
Но ни тех, ни других
не могу прочитать наизусть
И беспомощной рыбою бьюсь
Об отсутствие смысла
В наугад взглядом выхваченной
неказистой строке.
Разбавляю свой яд
в самогоне и в молоке.
На-ка! Что-нибудь выпей.
Мне на днях гардероб
за моё барахло отказал в номерке…
Я, взирая на клин журавлей,
восседаю синицей в руке
И кричу криком выпи.
Что мне снег, что мне зной,
что портвейн, что святая вода…
Я пришёл неизвестно откуда,
уйду – неизвестно куда.
Неприметная вспышка.
Я не жалую слов
«ни за что», «никогда», «навсегда».
От копанья в себе –
всё не то, всё пустая руда.
Где же ты, золотишко?!
Ах, богатства мои – «Ундервуд»,
да какой-то неведомый хлам.
Все мои сбережения,
сложенные пополам –
В джинсах, в заднем кармане.
Всем воздастся когда-то
по вере и по делам.
Нечто неизъяснимое
дарит душам смирение и отвагу телам.
И сияет. И манит.
Я знаю русский и так горд –
Что в акте самолюбованья
Я на хуй посылаю Word
С проверкою правописанья.
