а ты?
– Я достала из кармана монетку, и показала ей. А она как увидела, такой злой стала… Хотела схватить с моей ладони, но я же знаю, что Ольке нельзя доверять. Лучше никому не доверять, и вообще, на себя надеяться. Всегда. Сжала в кулак быстрее, чем Олька дотянулась. И в этот момент… – лицо девочки изменилось, словно увидела что-то. Сильно испугалась, глубоко и судорожно задышала.
– Она стала совсем другой. Не собой. Лицо сделалось земляным, под глазами появились круги фиолетовые. Стояла напряжённая, сжатая как пружина. Как волчок мой на взводе, что ты подарила мне с матушкой на день рождения. Я его очень люблю, ведь так давно хотела! Обожаю пускать его у тебя дома по́ полу, бабушка. Так вот, стоит она, как волчок накрученный, взвинченный, кулачки белые сжаты. И тут ветер поднялся такой сильный, непонятно откуда. Волосы её длинные, светлыми локонами как змеи извивались. Сделала ко мне шаг, встала близко очень. Мне аж неприятно, жутко сделалось. Смотрела, на её лицо, как желваки на скулах заходили. И глаза, зелёные, насквозь сверлящие, сверлом ядовитым… – Катька сглотнула и продолжила дальше. – Её взгляд источал что-то, не иначе. Я чувствовала энергию, которая отравляла меня, отравляла всё вокруг. И платьице её красное, в клубничку расписное, развивалось на ветру. Да так сильно, что ударило несколько раз по моим ногам и оставило следы, вот. – Катька показала на сильно покрасневшие пятна сбоку на икроножной мышце и слева, выше коленки. На том, что выше коленки, кожа вспузырилась белыми волдырями.
– И тут она накинулась на меня с кулаками, повалила наземь! Мы скатились в низину. Валялись на земле, в пылище. Немного не дошли до озера. Пока лежали, я крутила головой и заметила, что именно здесь, почему-то, трава вся пожухла, как осенью. Я закрылась от неё руками, а она била, пыталась вырвать эту штучку из кулака. Я скинула её с себя, толкнула ногами в живот. Побежала сюда, домой. И вот я здесь, кушаю хрустящий каравай. Ой, больно! – рана на ноге дала о себе знать, радостное детское лицо сморщилось от боли. Катька поджала и напрягла губы.
– Батюшки мои, да у тебя серьёзный ожог! – Взволнованно и громко говорила баб Женя. – И вулдыри то какие, ай-ай-ай. Где ж ты умудрилась так обжечься, совсем под ноги не смотрите, где беситесь.
– Так я же и говорю! – девчонка насупилась, говорила серьёзным голосом. – Ты мне не веришь. Я так и знала не поверишь, что от Ольки, от платья еёшнего следы такие. А вдруг платье её, из крапивы сшито, а, ба? Помню, когда один раз в крапиву попала, все тело горело, и руки были красню-юючие-е… как раки, которых деда варил.
– Да будет тебе завираться. Небось костёр кто жёг, ты через него сигала, или прыгали в овраге на мусорке, которую частенько поджигают. Вот и навернулась, а правду сказать боишься. Вечно лазаете, бегаете, играете там, где нормальному человеку и в ум никогда не придёт шастать. А для вас это любимые места, как мёдом помазано. Ладно. Потом с твоей подружкой разберёмся. Я с ней обязательно поговорю. Кстати о мёде. Сейчас обработаем, обмоем водой и помажем. Пойдём, присядь-ка пока здесь, обожди на крыльце. Сейчас мазь сварганю и обработаем. Всё будет
