события последних нескольких часов. – Да не знаю ба, правда. Мы как извалякались, я её ненормальную оттолкнула, вскочила да дёру дала. Сверкали мои сандали ого-го!
– Ясно всё с тобой, горе ты медовое, спелое, садовое, – чмокнула Катьку в щёчку. – Вот, теперь можешь бежать. Снова шляться и лазить где попало. Смотри ноги не переломай. Не напорись на арматурину какую или стекло битое, слышишь меня? Повнимательней, а то в следующий раз мёдом с травой можешь и не отделаться! Даже сейчас, с такой травмой, тебя отпускать нельзя, – говорила баб Женя.
– Ну ба, – застонала Катька.
– Вот и я о том, разве тебя удержишь? – посмотрела на неё с некой долей безысходности. – Оставь тебя сейчас дома, когда все гуляют, никому покоя не дашь, а мать свою разбудишь-перепугаешь. Начнёшь носиться и прыгать по креслам и кровати как дикарка. А у Маринки единственные выходные выдались. А то одна работа. И вы ещё с ума сводите, спать не даёте. Хорошо, что каникулы начались, она вас ко мне привезла. Сейчас пусть поспит, отдохнёт. Вы, кровососы мелкие, всю кровушку её выпили. Вечером немножко поболтаю с ней нормально, пока вы с братом с новыми синяками, ссадинами да ушибами, на ужин не припёрлись.
– Доченька, милая, – Марина Викторовна присела напротив на стул. Взяла её за руки. Помнишь ты бабушке сказала, что никому не доверяешь? Кто тебе вообще сказал: «никому нельзя доверять»?
– Да никто не говорил, просто… Много таких, почему-то…
– Ты точно рассказала всё, ничего не упустила? – Катька смотрела на мать, на её тёмно-каштановые волосы, разбавленные не так давно возникшими седыми прядями. Лицо у неё было доброе, но очень уставшее, обессиленное. А когда услышала о пропаже её подружки, то сразу после этого Катька заметила, что на её красивом аккуратном лице появились новые, довольно глубокие морщины. Или это свет так играет и ей показалось?
– Да всё я рассказала ма, всё. Как было, так и сказала. – Катька уже сама начала уставать от всех этих вопросов, плавно переходящих в какой-то допрос. – А не верю, не доверяю, потому что кругом… – она задумалась, подбирая слова. – Кругом одно зло. Люди злые. Вокруг них всё злое. И все, кто с ними общается, тоже начинают меняться. И так с каждым днём, с каждым годом. Становится всё только хуже, и хуже. Неужели никто из вас этого не замечает?
– Ну что ты, как жешь никому не доверять… Я надеюсь, что мне, бабушке, и Даньке, ты веришь и доверяешь. А если поссорилась с Олькой, то это не означает, что вы не помиритесь или что все будут такими… Ну, ладно, – Марина Викторовна решила больше не допытываться к дочке с расспросами, тем более чувствовала, что та говорит правду. Она смотрела ей в глаза. Её дочь склонила голову, смотрела на носки своих песочных сандалий, болтала ногами.
– Все вокруг становятся, как Олька… словно, влияет на них что-то. На всех людей, которые здесь живут, – говорила вниз, довольно тихо, не поднимая голову. Двенадцатилетняя девочка погрустнела, зашмыгала носом.
– Ну что же это такое, котёнок мой, –
