Сейчас он походил на лисицу, задумавшую стащить утку из пруда.
– Но они не смогут помешать. Все произойдет, когда царская ладья отчалит от берега и выплывет на середину реки.
– И что дальше? – легкие нотки нетерпения прозвучали в ее тоне.
– А дальше он упадет в илистые воды Хапи, а престарелый Яхмеси ничем не сможет помочь, – лицо зодчего скривилось, – жаль, в том месте слишком глубоко, да и крокодилы рядом плавают… несчастье-то какое…
– Как же он в Хапи упадет? – хмыкнула Хатшепсут. – Удар хватит что ли?
– Почти, – подмигнул Сененмут, – корни бешеной травы[5] легко спутать со сладкими плодами моркови… а припадок с ударом от зноя.
– Интересно, – протянула Хатшепсут, устремив невидящий взор в сторону.
– Нет человека, нет… – начал было зодчий, но она тут же прервала.
– Ты опять за свое? Сколько раз говорить, бросай этот простолюдинский говор!
– О, прости меня, дурака, – спохватился он, – впредь постараюсь не осквернять твой божественный слух постыдными речами.
– Как ты собираешься это сделать? – Хатшепсут вернулась к обсуждению. – Ты же знаешь, что пищу постоянно проверяют.
– Проверяют только для него, – уточнил зодчий, – но Яхмеси то и дело угощает его своей.
– Вот как? – вскинула брови она.
– О, да, моя госпожа. Пен-Нехбет вечно твердит, что на свежем воздухе у него зверский аппетит. Сметает все подчистую.
– А если что-то пойдет не так?
– Что тут может пойти не так, моя богиня? – изумился Сененмут.
– Не знаю, – пожала плечами Хатшепсут, – но я всегда просчитываю наперед. Вдруг Яхмеси сам отведает яств?
Зодчий вздохнул:
– Не думаю, госпожа, что он станет есть сам. Пен-Нехбет последнее время часто жалуется на плохой аппетит. Старость. Он и хлебной крошки в рот не берет до самого вечера.
– Хм, – она вновь отвела взор, – тогда… это звучит хорошо. Пусть мне и не нравится, что приходится делать.
– У тебя нет выбора, о, богиня, – проворковал зодчий, – ты достойна быть Херу.
Царица посмотрела ему в глаза, затем поставила кубок на крышку сундука с драгоценностями и обхватила шею Сененмута руками.
– Мудрые слова, – прошептала она.
– Я доставил тебе удовольствие, моя госпожа? – он подался вперед.
– Хмм, – Хатшепсут приоткрыла уста, – ты можешь его продлить прямо сейчас.
– Твое желание для меня закон.
***
Саргон проснулся на рассвете, когда первые лучи солнца стали проникать в комнату для гостей. Меч с серебряной гравировкой переливался в пучках света, нежно лаская взор. Рядом стояла пустая чаша из-под пива, которую он осушил перед отходом ко сну. На глиняной тарелке виднелась половинка смоквы. Другую половинку они съели вместе
