тот же муравейник, только маленький, более слабый, а потому в него и сумели проникнуть «внешние организмы», как выражался его дядя Роберт Нидерквель, умерший два года назад в сосновом бору на берегу Рейна.
Альберт отошёл от муравейника, поскольку его обитатели уже добрались до его чувствительных щиколоток, и, натянув носки повыше, стал прикидывать план ближайших предприятий. «Сначала, – думал он, – я переговорю ещё хотя бы с одним – двумя работниками интерната с тем, чтобы в случае чего не попасть впросак. А вот дальше, видимо, придётся „засвечиваться“ в качестве корреспондента областной газеты, которому поручено написать о том, как тут все чрезвычайно готовы к приближающимся лесным пожарам. Всё равно, через день – другой слух о моём появлении станет фактом местной, в том числе и интернатской жизни. А, стало быть, кто-то сделает соответствующие выводы и станет действовать по неизвестному, но скорее всего не приятному для меня сценарию.»
В это время резко пахнуло дымом, и Альберт понял, что к селу и интернату приближается большой лесной пожар. Он проворно набрал шишек и побежал к няне Груне, которая, как ему казалось, наверняка знала всю местную пожарную обстановку.
Вначале Альберт спутал тропки. Две из них казались совершенно одинаковыми. Он пошёл по одной, но быстро понял, что ошибся, поскольку по ходу запах дыма только усиливался и скоро уже стал не только лезть в ноздри, но и упрямо ввинчиваться в лёгкие. Альберт повернул, но, пробежав метров двести, понял, что опоздал: впереди, в аккурат на пересечении тропинок, уже стояла плотная стена иссиня-чёрного дыма. И Альберт уже слышал треск приближающегося пламени. Под сердце метнулся страх, а в животе стало пусто… до самых пяток. Повернувшись на девяносто градусов, Альберт побежал вправо от пожара, туда, где, по его мнению, находился интернат. Сосновые лапы то и дело хлестали его по голым локтям, но он не чувствовал ровным счётом ничего, только едкий запах дыма да шум верхового пожара за спиной. Примерно через версту, когда дым стал уже не так навязчив, Альберт выскочил на ухоженную просеку с протоптанной тропинкой по серёдке и отчётливыми следами автомобильных протекторов. Поняв, что, кажется, спасён, Альберт потрусил по просеке, на ходу вытирая мокрый лоб носовым платком и инстинктивно поглаживая посечённые хвоей локти. Наконец, слева от просеки заблестела прогалина, и совершенно запарившийся Альберт с неожиданной радостью услышал дремотный крик петуха.
Нырнув в прогалину, Альберт неожиданно вывалился на сосновую опушку, усеянную ярко-красными мухоморами, тут и там торчащими из плотных ковров брусничника. Он устало сел на старый растрескавшийся пень и понял, что рюкзак с шишками потерян где-то по дороге. Лишь теперь до него со всей ясностью дошло, что в этом смолистом сосняке он мог сгореть в считанные мгновения, если бы, например, вовремя не свернул с тропы вправо.
