ближе, но путь ему преградила выросшая перед ним внушительная фигура Ивонны. – Не позволяй им настраивать себя против меня. Я давно люблю тебя и терпеливо жду. Разве я много раз прежде не просил тебя стать моей женой? Я хочу заботиться о тебе, защищать тебя и, если черные рты будут сплетничать, иметь право заткнуть их ради тебя. Дай мне такое право, Кэтрин. Скажи, что ты согласна стать моей женой.
Ее по-настоящему тронули его слова. Если бы она не слышала, что рассказывал Наварро о махинациях Маркуса, она, возможно, дала бы ему ответ, которого он ждал.
– Извини, Маркус, – сказала она, качнув головой. – У меня нет желания выходить замуж. И я не могу избавиться от ощущения, что все это несколько преждевременно.
– Ты слышал, – сказал сидящий рядом с ней Наварро. – Тебе ответили, и это не ошибка, а от себя добавлю: что я беру, то держу. И защищаю свою собственность. Впрочем, я забыл, тебе ведь не нужно напоминать об этом, не так ли?
То, с какой уверенностью он говорил и как фамильярно держал ее за руку, разозлило Кэтрин. Быстро отдернув руку и освободившись от всепоглощающей близости Наварро, она соскользнула с кровати, забыв о своем весьма нескромном одеянии.
– Кэтрин, – умолял Маркус.
Но она лишь покачала головой, на ходу поправляя юбки, и остановилась, только когда худощавый мужчина с каштановыми волосами разразился диким смехом.
– Ты… – сказал он, задыхаясь, указывая на Наварро. – Ты женишься на ней? Твоя месть заходит слишком далеко даже для испанца. Но я бы поостерегся. Ты слишком спешишь. Сначала нужно получить согласие леди.
– Пусть это тебя не тревожит. Тебе дали отставку. А теперь прости меня, но я нахожу твое присутствие слегка de trop[37].
Маркусу ничего не оставалось, как поклониться и уйти, что он и сделал весьма неохотно. Они слышали, как его каблуки стучали по коридору, а потом по лестнице, пока за ним не захлопнулась дверь.
– Bien! – сказала Ивонна Мэйфилд. – Скатертью дорога!
– Вы жестоки, – прокомментировал Наварро, проворно вскочил с кровати, обошел ее и встал у изголовья.
– Не больше, чем вы, – ответила женщина. – Но, полагаю, мне простительно разочарование?
– Если вы разочарованы, то исключительно по собственной вине, – загадочно произнес он.
Ивонна вздохнула.
– Да, думаю, вы правы. Я поощряла его ухаживания за Кэтрин. Все мы порой совершаем глупости.
– Если вы намекаете на меня…
Но мать Кэтрин покачала головой.
– Нет, нет. Я… оставлю вас сейчас. Здесь нет даже какой-нибудь шали, чтобы можно было накинуть на Кэтрин, а мой плащ остался внизу. Я его принесу. Потом, если вы соблаговолите проводить нас домой, возможно, нам удастся с достоинством выйти из этого положения.
Кэтрин редко видела свою мать такой подавленной и угнетенной.
Чрезмерным (
