С моей стороны было глупо предполагать, что он позволит заманить себя в ловушку фразами о твоей невинности. Для меня это сокрушительный удар. – Она бросила взгляд на Кэтрин. – И для твоего счастья тоже, конечно.
– Да, сокрушительный удар, – сухо согласилась Кэтрин.
«И это всё?» – подумала она. Ни слова жалости или сострадания, только это отстраненное участие в ее будущем. Она посмотрела на мать через маленькое овальное зеркало на тумбочке.
– Заманить, maman? То есть ты думаешь, что я соблазнила его?
– А разве нет, chérie? В конце концов, должна же быть какая-то причина его увлеченности тобой. Поверь, Черному Леопарду нет нужды насиловать женщин. Многие прямо-таки жаждут разделить с ним постель. У него наверняка были причины думать, что ты к нему неравнодушна.
– Постарайся запомнить, maman, что он считал меня квартеронкой, которая не имеет права быть равнодушной, – спокойно сказала Кэтрин, несмотря на краску смущения, залившую щеки.
Ее мать нетерпеливо махнула рукой.
– Даже если так… Но ты должна объяснить мне, что именно там произошло. Маркус, явившись ко мне той ночью, твердил что-то невразумительное. И не нужно так на меня смотреть. Если у тебя хватает совести принимать подарок от мужчины, который так грубо с тобой обошелся, значит, мы можем без стеснения об этом поговорить.
Кэтрин не возмутилась, а задумалась.
– Бедный Маркус. Как он узнал, где нас искать?
– Логический вывод, chérie. Когда он вышел от врача, ему потребовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями. Он сразу пришел ко мне: то ли в расчете на защиту, то ли чтобы дать мне возможность своими глазами увидеть ситуацию, в которой ты оказалась, – это уж решай сама. Сначала мы отправились в дом Наварро, но никого там не обнаружили, кроме нескольких сонных слуг и высокомерного камердинера, который отказался идти с нами. Мы заглянули в несколько публичных заведений (прошу прощения за такое выражение), но все напрасно. Тогда Маркус вспомнил о доме у крепостной стены. Никогда в жизни я не испытывала такого потрясения, как в тот миг, когда вошла в ту комнату. Ты должна, ты просто обязана рассказать мне, как ты там очутилась.
В голосе матери читался призыв, которого раньше не было. Запинаясь, не сводя глаз со своих сложенных на коленях рук, Кэтрин рассказала все, что хотела знать ее мать.
Когда она умолкла, Ивонна дрожащим голосом произнесла:
– Мне кажется, в этом есть доля моей вины. Я была тебе не очень хорошей матерью. Обидно это признавать, но люди, утверждавшие, что нам нельзя жить одним, оказались правы. Впрочем, тебе куда более обидно, не так ли? Прости, Кэтрин.
– Думаешь, у нас будут неприятности? – Она вдруг подняла глаза на мать и увидела, что та внимательно смотрит на носки своих зеленых атласных туфелек, выглядывающих из-под платья.
– Неприятности? Будем молиться, что нет, и планировать поездку в Париж, как только закончится saison de visites[41].
Сезон визитов (
