выговорила каждый слог ее имени, давая понять, что ее сильно обидели, даже оскорбили. Она сделала глубокий реверанс и с достоинством вышла из комнаты.
После это встала и мать Кэтрин.
– Браво, chérie, – тихо сказала она. – Я аплодирую этому смелому жесту – но ты простишь меня, если я скажу, что нахожу твою защитную реакцию несколько странной?
В салоне мадам Эстель царил полумрак, что не лучшим образом сказывалось на зрении работающих у нее женщин, но было необходимым элементом создания соответствующей атмосферы таинственности и благоговения. Не жалуя более современную мебель времен Директории, мадам предлагала своим клиенткам сомнительный комфорт позолоченных кресел в стиле Людовика XV, обитых скользкой тафтой. Там было множество экзотических предметов: арабский ковер, медная лампа, китайская ширма. Все это должно было умерять претензии тех, кого мадам, родившаяся и выросшая в Париже до террора, считала провинциалами. Расставленные тут и там ароматические палочки наполняли воздух приятным запахом, смешанным с запахом краски новых тканей, сложенных рулонами в подсобном помещении, и отдаленным запахом камфары, используемой для отпугивания моли и мышей.
Среди клиенток у мадам Эстель были любимицы. Ивонна Мэйфилд попала в их число благодаря своей независимости, так похожей на поведение самой мадам, и из-за острого глаза, а Кэтрин – из-за безупречной внешности и необычного цвета кожи: было трудно и приятно шить для нее после одежды для брюнеток, из которых состояло большинство клиенток мадам Эстель.
– Bonjour, Madame, Mademoiselle. Entre, entre[42], – воскликнула она, выходя им навстречу. Черный шелк полностью скрывал ее пышные формы, шелестя при каждом движении. – Мадемуазель Кэтрин, я только вчера о вас вспоминала. Левантийский моряк привез мне двадцать элей[43] самого восхитительного шелка прямо из Китая. Я расскажу вам, как заполучила его, только по большому секрету, entendu?[44] Ravissante, ravissante[45] цвет, идеально подходит к оттенку прекрасных волос Кэтрин. Мое сердце кровью обливается, оттого что вы не замужем, мадемуазель. Я могла бы сшить для вас платье выше всяких похвал.
– Tiens[46], Эстель! – смеясь, сказала мадам Мэйфилд. – Вы опять покупаете у контрабандистов и нечестных моряков? Вас поймают, и где вы окажетесь?
– Здесь, chérie, – пока я шью необычайно красивые платья для жен всех, от простого офицера до губернатора.
Мадам Мэйфилд со смехом согласилась.
Кэтрин была почти счастлива, что ее мать завела беседу, но ей показалось, что она увидела в глазах модистки сочувствующий огонек. Наверняка это было плодом ее воображения, но все равно привело в замешательство.
– Вы торопитесь? Нет? Может, выпьете со мной petit noir[47], и я покажу вам этот золотистый каскад шелка? Садитесь, садитесь. Моя помощница принесет нам кофе и все, что закажем. Сейчас… А тем временем взгляните на некоторые мои наброски: это модели нарядов из шелка. Вот к этому прекрасно
Здравствуйте, мадам, мадемуазель. Входите, входите (
Эль – старинная английская мера длины, представляющая собой расстояние от вытянутого среднего пальца до верхней точки плеча (114 см).
Понятно? (
Восхитительный (
Чашечку черного кофе (
