style="font-size:15px;"> Они нам её не демонстрировали, они нам её подавали. И по их мановению мы, вкушавшие, причастились восторгу; всколыхнуло нас и, воодушевленные, мы проплыли над житием и отчаянием.
Дар Событий курировать меня стал прямо с дня переезда к деду; он представился и поехало; он представился обитателем и квартиры и Хаджибеевским; он с часами мне помогал, помог деда похоронить, в ссорах с Лидкой не помогал, помогал мне после мириться с ней; а теперь вот припёрся в цирк и затеялся нам способствовать; надоумил меня он глянуть на представленье глазами Саньки. Наклонился я к сыну, потеснил его, и узрел, и не удивился; под Санькиным ракурсом все скабрёзности и двусмыслия там на арене запросто рядились в одёжки уморительных проказ с репкой и бабкой и детских шалостей с тремя поросятами. Вот вам и чудо предновогоднее самое что ни на есть, и его в любой момент в любом месте больше, чем его самого, чем в другом, чем где бы то ни было, и вниманья каждому от затеи буфф, от сякой-такой буффонады, там нам было хоть отбавляй.
Распрямившись, воротил я себе свое виденье и дух перевел; и подумалось влёт, кроме прочего, что вот служится тут нам реквием по империи, на нас рухнувшей; промелькнули дядьки хитрющие тёмной ночкой меж зубров в заснеженном Беловежье; но пока еще всё не верится, что Союз нерушимый рушится; и хохочем мы тут с паяцами то ль на радостях, то ль в истерике.
Вот так выбрались, доложу, наконец, ёлки-палки, в цирк мы на ёлку.
Действо многоликое, мистерия-стёб, свернулось, как и возникло – враз. Без экивоков.
Цирк!
– Ух ты! – сказал взмокший, насмеявшийся Санька. – Это клоуны?
– Это их бабки с дедками.
– Шутишь?
– Это, Саня, бойкие персонажи со всех базаров старой доброй Европы. Так вот они себе тогда развлекались.
– А теперь?
– Время вышло.
– А в цирке осталось?
– Точно. Не в бровь, а в глаз!
– А Европа почему добрая? Потому что старая?
Я кивнул.
– Это та, что на быке на Девятой станции?
– Ага.
– Так она там молодая.
– А разве стал бы себе Зевс умыкать старушку?
Санька засмеялся, обнял меня за шею и уткнулся в ворот свитера, дабы пережить, хоть наскоро, выпадавшие ему один за другим восторги. Я нашел уместным бегло поведать ему о комедии масок, с чем её едят. Лидок была б недовольна. Старичка делаешь, сказала б она. А я б не смолчал. Сына делаю, а не девицу. Человека, блин, а не тряпицу. И пошло бы, поехало б. Или смолчал бы. Не помогло б.
– Молодцы, – сказал Саня, – эти дэльарты. Я так никогда еще не смеялся. – Он выморгал слёзы и отстранился от колючего свитера. – А ты?
– А я давно.
– А когда?
Я пораскинул мозгами.
– Ну, пожалуй, когда родился.
