бы, ничего особенного: «тот доктор» – ну что тут такого? Однако в эту ночь ей плохо спалось, и сердце вдруг дало себя знать пугающе мучительными перебоями.
В другой раз старый врач, седой и отечный, с глазами, как у филина, пообещал ей:
– А может быть, мы еще доживем, гражданка начальница, и встретимся где-либо в вышестоящей инстанции? Вы никогда об этом не думали?
– Нет, не встретимся, – с легкой улыбкой ответила она. – Вы ведь, как тут выражаются, «доходяга», где же нам встретиться? Там?
И она показала на небо – на чистое, знойное, пекучее небо.
– Не я, так другие вас встретят, – вздохнув, ответил доктор. – Встретят – будет разговор. Подумайте!
Однажды ее чуть не убили. Она шла по зоне, и вдруг – а здесь это случалось только вдруг, только мгновенно – засвистал, загремел знаменитый песчаный буран, называемый в этих местах «афганец».
Инна Матвеевна пригнулась, побежала, обо что-то стукнулась, рванулась в сторону, вскрикнула, и тогда «он» ударил ее. Она не видела «его». Она слышала только свист песка, скрежет и вой. И босую ножищу того, кто ее ударил, успела приметить.
– Сука! – еще услышала она в самое последнее мгновение.
И потеряла сознание от удара по голове.
Следствие велось тайно от нее. Она была героиней, и самый главный начальник режимных лагерей поздравил ее, когда она поправилась. Ей была отведена отдельная палата, специальный повар, выходец из Египта, сделал ей шербет, от сладкого запаха увядающих роз ее тошнило. И лечили ее все профессора, которых можно было допустить к такому человеку, как Инна Матвеевна. В том числе и глава эвакуированной сюда кафедры Генрих Камиллович Байрамов – моложавый, атлетического сложения, немножко быкообразный, но не лишенный некоторого очарования профессор.
Он ей и посоветовал «изменить профиль работы».
– Это как? – не поняла она.
– Вы имеете право на более легкую работу. Вы заслужили это право. Никто не может принудить молодую женщину обслуживать диверсантов, террористов и иных отщепенцев.
– А он был террористом? – с придыханием спросила Инна Матвеевна.
– Да, был! – доверительно ответил Байрамов. – Короче, мы, доктора, вынесем решение, что вам нынешняя работа противопоказана.
Она покорно и женственно на него поглядела. И вздохнула с облегчением. Ведь к мужу она не поехала еще и потому, что безумно, истерически, до кликушества и тошноты боялась войны. Даже маневры, даже учебная тревога здесь, в Средней Азии, наполняли ее ни с чем не сравнимым ужасом, так зачем же рисковать собою в глубоком тылу? Это же действительно бред. Нет, хватит, достаточно!
После больницы она отдыхала три месяца.
Профессор Байрамов ежедневно посещал тихий домик родителей Инны, тетешкал Елочку, играл в карты с жильцом, грустно и покорно вздыхая, пересказывал сводки,
