Мерлю, сильно размахивавшему руками в знак извинения, запереть дверь, он спокойно проговорил:
– Я полагал, что вы находитесь в Брессюире… Значит под префектуру бросают подчас, как старую любовницу?
Дю-Пуаза, худощавый, с рысьей мордочкой, с очень белыми, но неровными зубами, слегка пожал плечами.
– Я приехал сегодня в Париж по делам и рассчитывал вечером побывать у вас в улице Марбёф. Я собирался у вас отобедать… Но когда я прочитал «Moniteur»…
И, придвинув кресло к бюро, он уселся напротив Ругона.
– Скажите, что все это значит? Я приехал из провинции… Правда, до меня доходили кое-какие слухи, но я и не подозревал… Почему вы мне не написали?
Ругон в свою очередь пожал плечами. Было ясно, что дю-Пуаза в провинции узнал об опале своего покровителя и прискакал, чтобы поглядеть, нельзя ли уцепиться хоть за соломинку. Он поднял свои густые ресницы, зорко поглядел на него и сказал:
– Я хотел сегодня вечером писать вам… Подавайте в отставку, мой милый.
– Мне это только и нужно было знать; я тотчас подам в отставку, – отвечал дю-Пуаза просто.
Он встал и начал что-то посвистывать. Прогуливаясь небольшими шагами, он увидел Делестана на коленях на ковре, среди целого столпотворения картонов, и молча подошел пожать ему руку; потом вынул из кармана сигару, которую зажег на свече.
– Курить можно, так как мы переезжаем на новую квартиру, – проговорил он, снова усаживаясь в кресло. – А весело это переезжать на новую квартиру!
Ругон углубился в кипу бумаг, которые перечитывал с глубоким вниманием. Он старательно сортировал их, сжигая одни, откладывая в сторону другие. Дю-Пуаза, закинув назад голову, пускал тонкие струйки дыма, следя за его работой. Они познакомились друг с другом за несколько месяцев до февральской революции. Оба жили тогда у г-жи Мелани Коррёр в меблированных комнатах, в улице Ванно. Дю-Пуаза квартировал там в качестве земляка; он так же, как и г-жа Коррёр, родился в Куланже, маленьком городке Ниорского округа. Отец его, судебный пристав, отправил его изучать юридические науки в Париж, куда присылал ему сто франков в месяц, хотя и нажил кругленькое состояние ростовщичеством. Богатство старика казалось настолько необъяснимым, что даже утверждали, будто он нашел клад в старом шкафу, описанном у неисправного должника. В первые времена бонапартистской пропаганды Ругон утилизировал этого худощавого малого, с яростью проедавшего свои сто франков в месяц и улыбавшегося бедовой улыбкой; они участвовали заодно в самых щекотливых операциях. Позднее, когда Ругон пожелал вступить в законодательное собрание, дю-Пуаза поручено было взять с боя его избрание в департаменте Двух Севров. Затем, после государственного переворота, Ругон в свою очередь поработал для дю-Пуаза и добился назначения его подпрефектом в Брессюир. Молодому человеку, насчитывавшему всего каких-нибудь тридцать лет, хотелось покичиться на родине, в нескольких верстах от отца, скупость которого терзала его с самого выхода из гимназии.
