сказал нечто весьма остроумное.
– Уже три часа, я удираю! – пробормотал Ла-Рукет, проходя мимо Кана.
Зала опустела. Депутаты потихоньку пробирались к дверям и исчезали словно сквозь стены. По очередному порядку началось обсуждение законопроектов местного интереса. Вскоре на скамьях оставались одни только усердные члены, у которых, случайно, не было никакого постороннего дела; кто из них снова задремал, а кто занялся болтовней, и заседание окончилось, как и началось, среди мирного равнодушия. Даже шум улегся мало-помалу, словно законодательный корпус задремал в уголку немого Парижа.
– Послушайте, Бежуэн, – сказал Кан, – постарайтесь выведать что-нибудь у Делестана. Он пришел с Ругоном и должен знать, как обстоит дело.
– Да! вы правы, это Делестан, – пробормотал Бежуэн, взглядывая на члена государственного совета, сидевшего по правую руку от Ругона, – Я их никогда не узнаю в их дурацких мундирах.
– Я не уеду, не изловив нашего великого человека, – прибавил Кан. – Мы должны узнать, в чем дело.
Президент предлагал на баллотировку бесконечный ряд законопроектов, которые баллотировались стоя и сидя. Депутаты машинально вставали, снова садились, не переставая разговаривать, даже не переставая спать; скука царила такая, что даже из трибун ушли несколько зевак. Одни друзья Ругона оставались. Они еще надеялись, что он будет говорить.
Вдруг один депутат, с прилизанными, как у провинциального поверенного, бакенбардами, встал. Это сразу приостановило монотонный ход баллотировочной машины. Сильное изумление заставило всех встрепенуться.
– Господа, – произнес депутат, стоя у своей скамьи, – я прошу позволения объяснить мотивы, заставившие меня против желания отделиться от большинства комиссии!
Голос был такой резкий, такой смешной, что красавица Клоринда заглушила руками смех. Но между депутатами удивление все возрастало. Что ж это такое? О чем он говорит? И вот, расспрашивая друг друга, узнали, наконец, что президент пустил на обсуждение законопроект, разрешающий департаменту восточных Пиренеев сделать заем в двести пятьдесят тысяч франков на постройку здания суда в Перпиньяне. Оратор, генеральный советник департамента, говорил против законопроекта. Это показалось интересным. Депутаты прислушались.
Между тем депутат с прилизанными бакенами говорил с крайнею осторожностью. Фразы его были полны недомолвок, и он раскланивался в них со всевозможными властями. Тем не менее, указав, что налоги, тяготевшие на департаменте, очень велики, он набросал полную картину финансового положения департамента восточных Пиренеев и присовокупил, что надобность в новом здании для суда представлялась ему недоказанной. Он говорил, таким образом, с четверть часа и, когда сел, казался очень взволнованным; Ругон, поднявший было веки, медленно опустил их.
Тогда наступила очередь докладчика, маленького, очень живого человечка, который заговорил, отчеканивая каждое слово, как человек, уверенный в успехе. Сначала он отпустил комплимент своему
