закрыла глаза. И представляла, как я тебя буду уводить – на свою планету, – ты же хотел! Видела, как мы там живём, – она светло и легко засмеялась, не разжимая губ, а у него – новый приступ влаги в зеницах, так он любил этот её смех. Она поцеловала его в губы, глаза…
– Видят во сне, а не в «представлениях», – обманщица.
Она продолжала улыбаться, словно и не слушая его.
– Ты меня уже увела на свою планету – вот же она! – мы на ней валяемся…
– Но нам светит не моё солнце – значит, это твоя иллюзия…
И тут она водрузилась на него, сев ему на живот, грудь, коленями и ногами придавив плечи, предплечья – так что он не мог ворохнуться. И, выпрямив спину, возвышаясь над ним, как колосс, глядя под себя, сказала с самодовлеющим выражением на лице, с властью, которой он и так уже подчинился полностью, до безгласности:
– Теперь моя очередь уводить тебя, как ты меня. Будешь меня слушаться?.. Как я тебя слушалась?..
Он, глядя в её глаза – через полновластную её грудь, которая лишала его воли до сладкого и абсолютного растворения – ну сахар в чае! – ответил:
– Буду тебя слушаться, как юный семинарист мудрого богослова, буду твоим послушником, слуш-шкой и служ-жкой, Наэтэ.
Он смотрел на неё неотрывно – как она возвышается над ним, положив ладони рук на свои бёдра, глядя самодовлеюще, словно в никуда и во всё, и в него тоже. Ну Сфинкс!
– Ты самый прекрасный величественный Сфинкс из всех, которых я видел…
– Ты ни одного не видел, не ври.., – сказала она, не меняя величественного и загадочного выражения своего лица.
– Я зато читал…
– Это не считается…
И она засмеялась своим ласковым смехом, не разжимая губ, склонив голову и любуясь – не столько им, сколько своей властью над ним.
– Я буду выполнять всё, что ты мне скажешь, – продолжал он серьёзно и дурашливо одновременно. – Скажешь мне – «слетай за пирожными», – я взмахну руками и полечу.
– Ну! – взмахивай.., и лети! – она опять засмеялась.
И привстала – во весь рост над ним, вдавив коленями его плечи с ключицами в диван до боли в костях, вся во всей красе, прямо над его глазами почти, опустив руки по бёдрам, склонив голову, чтобы видеть его лицо, его потрясённый взгляд, «придавленный» её величием – её ног, живота, груди и сияющего откуда-то сверху солнца-лица, в ниспадающей короне лучей – золотых волос. Ну Ника Самофракийская, Венера Милосская! Только со всеми недостающими тем частями тела – головой, руками… И такая же «откровенная» – вырезанная – нет, не из камня – из влюблённого в неё пространства восхищённым Мастером. Это демонстрация полной власти над ним и… полного доверия к нему… Она так возвышалась, и они разговаривали.
Он сделал попытку «взлететь» – руки из-под неё высвободить. Но она устроилась «поудобнее» –
