эту ужасную войну, которую развязали бледнолицые. Я во сне видела ужасные картины. Настоящий хаос, мерзость – хуже не придумаешь. Мне стало страшно, и я поспешила к вам. Обещай мне, что ты не покинешь землю своих предков. Молю тебя!
От слов Талы Эрмин оцепенела. И снова ей пришло на ум, что у ее свекрови, должно быть, есть своего рода таинственный дар или она получает предзнаменования во сне.
От волнения Тошан чуть не ошпарился кипятком, который наливал в чашки с насыпанным туда порошком какао.
– Нет, мама, этого я тебе обещать не могу! – признался он. – Позавчера я записался в армию. Завтра уезжаю в Квебек. Я уже сказал Эрмин об этом вчера вечером.
Протяжный стон вырвался из груди индианки. Киона встревожилась и забралась матери на колени.
– Сынок, – снова заговорила Тала, – какое тебе дело до войн, которые так любят затевать бледнолицые? Ты – индеец монтанье из рода Дикобраза, который уже много веков живет по берегам реки Метабетчуан. Чего ради тебе рисковать своей драгоценной жизнью из-за тех, кто отнял у нас почти все?
Эрмин одобрительно кивнула. Тала была на ее стороне, и это было очень важно.
– Я умоляла его остаться дома, – вставила она, – а он отказывается!
Молодой метис сел за стол. Он уже сожалел о принятом решении, но было бы постыдно капитулировать под нажимом двух женщин, пусть даже столь много значащих для него.
– Мама, в моих жилах течет и ирландская кровь! – сухо заявил он. – Я не просто индеец, мои предки жили в Европе. Неужели ты думаешь, что я забыл своего отца, Анри Дельбо? Он был хорошим отцом, ты это знаешь. Все мое детство он учил меня тому, что умел делать сам: охотиться, запрягать собак, работать по дереву. Я обязан отдать ему должное, быть верным его памяти! И ты, в отличие от меня, плохо представляешь себе, что происходит в Европе. Нельзя допустить, чтобы Гитлер победил! Это страшный человек, своего рода дьявол. Он преследует целый народ. В Германии у евреев отбирают имущество, их магазины громят, реквизируют товар. У них больше нет права работать по специальности, да и вообще нет никаких гражданских прав. Некоторые уже нашли убежище в Соединенных Штатах. Я хочу сражаться вместе с теми, кто воюет против Гитлера! Здесь все ясно! И ни ты, ни Эрмин не помешаете мне сделать это! Но все равно я вас люблю.
– А как же твои дети? – прервала его Тала с невозмутимым выражением лица.
– Мои дети? И ради них я должен сражаться. Они имеют право на мирное будущее в той стране, в которой растут. Когда Мукки станет мужчиной, я хочу – если не повезет и я погибну – чтобы ему говорили обо мне добрые слова, а не называли трусом.
Этого перенести Эрмин уже не могла и расплакалась. Он повернулся к ней, и она обняла его, словно могла удержать в плену своих объятий, своей любви.
– Тошан, останься со мной, не уезжай!
Киона в смятении молча смотрела на происходящее. Девочка поняла суть: Тошан уезжает куда-то далеко, а Эрмин несчастна. Сдерживая слезы, она не отрывала глаз от молодой женщины, которую сотрясали рыдания. Тут их внимание
