выступления.
– Я могла бы дать у вас концерт, – предложила она. – Бесплатно, конечно. Буду просто счастлива, если буду вам полезной.
Она вспомнила о своем импровизированном выступлении на озере Лак-Эдуар, и ей не терпелось рассказать, что один из пациентов санатория, Эльзеар Ноле, оказался на самом деле ее отцом, Жослином Шарденом, что он снова встретился с ее матерью и они зажили семейной жизнью в Валь-Жальбере. Но ей показалось, что слишком долго и слишком сложно будет все это объяснять.
– Полезной! Не то слово, Эрмин, – обрадовалась монахиня. – Замечательная идея! Мы осуществим ее как можно скорее. Очень мило с твоей стороны.
Шинук забеспокоился. Эрмин вернулась на свое место и пустила лошадь мелкой рысью. Обе сестры молчали.
«Да, – думала Эрмин, – шесть лет назад отец был пациентом санатория на озере Лак-Эдуар. Затем провидение направило его к Тале, и она его вылечила. Так появилась на свет Киона». Ее мысли неумолимо возвращались к сводной сестре.
Встреча с монахинями, свидетельницами ее детства, взволновала Эрмин. Она вновь подумала о своем утреннем прозрении, о том, что Киона не обычная девочка, совсем не такая, как другие дети: в ее неподражаемой улыбке кроется что-то божественное.
Доехав до ворот санатория, архитектурная гармония и облик которого подтверждали восторженную оценку только что прочитанной статьи, Эрмин помогла сестрам выбраться из саней и внезапно почувствовала потребность довериться.
– Я приеду навестить вас, – сказала она. – Мы так и не поговорили о прошлом, о нашем общем прошлом. И я вам не сказала еще вот о чем: я потеряла ребенка в ноябре, и это было для меня страшным испытанием. Его звали Виктор.
– Да, это тяжкое страдание! – посочувствовала сестра Аполлония. – Господь призвал ангелочка к себе. Мы помолимся за него.
– Я очень вам благодарна. Но другой ангел сумел утешить меня – маленькая девочка, которую моя свекровь, индианка монтанье, взяла под свое крыло.
Она не могла открыть правду происхождения Кионы. Огорченная тем, что приходится лгать, она продолжила:
– Киона просто светится радостью, от нее исходит глубокая безмятежность, необычайная мягкость. Я ее нежно люблю, не меньше, чем своих детей.
Сестра Аполлония поморщилась, взгляд ее серых глаз встретился со взглядом Эрмин.
– Я полагаю, что девочка – индианка, – рискнула заметить монахиня. – Скажи мне, а она крещеная?
– Ее крестили пять лет тому назад здесь же, в робервальской больнице. В младенческом возрасте она чуть не умерла от очаговой пневмонии.
– Возможно, это будущая послушница нашего Господа, какой была Катери Текакуита, – вздохнула старая монахиня.
– А, Катери Текакуита! – воскликнула Эрмин. – Мадлен, кормилица моих детей – тоже крещеная и очень набожная, – часто говорит мне о ней. Кто знает, что
