вооруженных до зубов… то есть, всей громады МВД, встающей грозной тенью за спиной даже самого хлипкого или тупого из них. Тем более с уголовным делом всероссийского значения. Да и кто? Приезжий, из провинции, которую даже из самого высокого кресла в Москве не разглядеть. Недаром, москвичи растерянно спрашивали его, когда он представлялся уроженцем Калуги – «А где это? У вас есть аэропорт?» И выслушав ответ, участливо пожимали плечами – где только люди не живут.
Понятно, что Жанна пошла на это дело с отчаяния, в приступе безумного горя… но ему-то зачем это надо?
И волей-неволей Точилин признавался себе, что да, надо. Он полезет в это хотя бы потому, чтобы иметь возможность видеть эту девочку, смотреть в спокойные неулыбчивые глаза, ощущать под рукой гибкую талию… Он, конечно, не признавался себе, что влюблен, и влюблен, как мальчишка, хотя был когда-то женат, и женат целые два года, хотя в Калуге безуспешно ждали от него весточки две-три очаровательные красотки, по сто раз на день открывавшие электронную почту, да и от столичных барышень, зависавших в «Афродите», поступали иной раз соблазнительные предложения… Но сейчас ему была нужна Жанна.
Они сидели в просторной гостиной новой элитной высотки на Новослободской, где жили Воронцовы, в камине потрескивали два березовых полена, и пили чай со сладостями, живописно разложенными в огромном керамическом блюде, выполненном в виде запутанного лабиринта. Дима был голоден, он поел бы и более существенного, скажем свиную отбивную на косточке, куриную грудку, запеченную в духовке с гарниром из жареного картофеля, или, на худой конец, гуляш с перловкой, но пришлось довольствоваться крохотными финтифлюшками с кусочками фруктов и ягодами, хрустящими палочками и чаем. Чай, правда, был роскошным: из бутонов китайских роз, распускастивших в стеклянном заварном чайнике красные и зеленые листья.
Мать Жанны работала в думской комиссии по науке, об отце наблюдательный охранник не спрашивал, заметив в углу на отдельной полке большой портрет мужчины с гладко зачесанными назад волосами, обвитый гирляндой искусственных цветов.
– Мне надо поговорить с твоей мамой.
– Не стоит, – ответила Жанна, ставя чашку на блюдце. – Никаких частных детективов, никаких расследований. Она на это не пойдет. Человек старых правил – сказали в милиции, что хулиганы, верит, что хулиганы. И потом, она решит… что я сошла с ума.
Костя думал точно так же, как мама, поэтому промолчал. Только озабоченно нахмурил брови.
– И каким образом я буду вести дознание? «Московский комсомолец» читать, или ты сможешь заставить Генерального прокурора присылать мне каждое утро человека с последней информацией по делу?
– Спрашивай меня. Я знаю все, что может знать моя мама и даже больше. Дед был мне вроде отца. Когда была маленькой, я дневала и ночевал в его академии, и вообще, больше времени проводила у него на Киевском бульваре, чем дома. Здесь
