что-ли?
– Почти, – насмешливо кивнула Жанна. – У него замечательная биография. В 1942 с третьего курса медицинского института призван на фронт. Войну закончил в 1946, затем получил диплом, оставили при кафедре. Увлекся тайком генетикой, тогда лженаукой. Кто-то донес. Получил 25 лет. Сидел в лагере под Лениногорском в Южной Сибири. Освободили в 1957, и вот с тех пор занимается генетикой. Когда не разрешали – тайно, когда признали – выбил свой собственный сектор в академии. В 1987 году его работы были признаны международным научным сообществом. Стал получать премии, гранты…
– Вот о грантах подробнее, пожалуйста. Как шли деньги, кто распределял, кому отчитывался… Вообще, о каких суммах шла речь?
– Смеешься? Десять тысяч, двадцать тысяч долларов. Один раз только полтинник пришел. Ты думаешь, заокеанские дяди будут покупать товар за рубль, когда можно купить за копейку? Наивный. Это где-нибудь в Иллинойсе бюджет одной кафедры может составлять сотни тысяч долларов. Сюда дядя Сэм приезжает, кидает десятку и туфли ему за это вылизывают до блеска.
«Костя, – сказал себе охранник ночного клуба, – не забивай себе голову. Видоизмененные структуры или не видоизмененные, а людей грохают всегда из-за денег». Если, конечно, академика действительно убили по серьезным причинам».
– Понятно, – протянул с задумчивым видом, будто сам плоть от плоти научного мира. – Ну, то в Иллинойсе, а в нашей свободной демократической стране, бурно развивающейся вслед за Алжиром и островом Мадагаскар, денег на излишества нет. Поесть бы чего-нибудь… Дальше?
Но чем дальше он слушал, тем более падало его настроение. Судя по тому, что рассказывала о покойном дедушке Жанна, он славился редким по нашим временам бескорыстием. Нет, он не был беден, как рядовой сотрудник архива или колхозная мышь. Денежки получал, и приличные – за публикации в солидных западных изданиях, за лекции, которые часто читал в крупных университетских центрах Европы и Америки. В конфликт с коммерческими структурами не вступал, поскольку по роду своей деятельности просто не пересекался с ними. Личных врагов не имел. В долги не залазил, сам не занимал, характером отличался спокойным, созерцательным, любил пошутить, но всегда тонко и ненавязчиво.
Чисто теоретически, вот так, сидя в уютном кресле рядом с пузырьками, вскипающими в аквариумной толще, можно было выдвинуть всего лишь две версии. Первая, она же официальная – убийство произошло случайно, из хулиганских побуждений. Соседка из подъезда напротив видела группу молодых людей, распивавших пиво на лавочке. Нет, молодые люди никого не ожидали, не таились, не прятались. Вели себя весело и вызывающе. Оставили после себя массу окурков (наверняка с хорошими, добротными отпечатками пальцев), пустые банки из-под пива. О том, что академик, привыкший к порядку и уюту на улицах европейских столиц, мог сделать им замечание – прямых свидетелей не было. Шум слышали, крики. Но они быстро стихли, и никто не побеспокоился
