этого человека? Что вообще можно знать о человеке, не зная, что наполняет его душу? И какую страшную ошибку можно совершить, так опрометчиво осудив человека за его действия, не разобравшись в побуждавших его мотивах.
Вадим не совершал ничего предосудительного. Он просто искал себя, и как всякий человек, обладающий подвижным и цепким умом, не направляемым мудрой рукой, поддавался первым порывам и искушениям.
Он любил, но любил эгоистично; он дружил, но дружба его была поверхностна, недоверчива. И вскоре о нем сложилось нелестное мнение как о человеке без принципов и моральных устоев, праздном, нечестном, эгоистичном.
Были ли те люди, осуждавшие его, честны? Обладали ли они устоями и глубокими моральными принципами? Не заботила ли их мысль в первую очередь удовлетворить свое «Я», нежели услышать или хотя бы попытаться услышать чужое? Пробовали ли те люди хоть пару минут всей своей жизни прожить чужими заботами, страданиями? Вставал ли хоть раз в их головах вопрос о своей душе – что питает ее и чем она живет?
И одно то, что этот человек задумался над своею жизнью и раскаялся в ней, оправдывало его тогда в глазах тех, кто жил, питая душу осуждением, а разум – презрением.
Зачем он говорил мне все это? Чтобы я узнала его? Я ему нравилась, но не каждый человек, которому ты понравишься чисто визуально, будет открывать тебе ту темную сторону своей души, где хранятся самые заветные желания и самые сокровенные тайны.
Человек этот, изначально обладавший чистым, ясным умом, стремился к свету, но не встретил еще на своем пути человека, способного откликнуться на немой зов своей души. Его окружали люди самые обыкновенные, с простыми мыслями, не обремененными философскими исканиями. И откликались они на самые низменные из потребностей человека, с готовностью удовлетворяя их.
Человек этот любил, но любовь удовлетворяла только плоть его, оставляя душу опустошенной. Человек этот дружил, но дружбу встречал такую, основой которой был какой-то интерес, но не любовь и самоотречение. Человек этот обижал, потому что его обижали. Человек этот крал, потому что ему никто не сказал: «Будь честен». Человек этот искал, подобно слепому, но натыкался на пустоту. И его осудили, и судьей ему было общество, не нашедшее в себе умения дружить, любить, мыслить, – общество, само поощрявшее в человеке эти первобытные инстинкты, поставившее его в условия выживания, приспособления, притупления чувств, мыслей, морали. Душа его не находила большего, довольствуясь малым.
И говорил он мне это не потому, что я была красива, или умна, или высокоморальна, а просто потому, что человек этот дошел до высшей степени своего отчаяния. Он так долго искал выхода себе, что рассказал все, что накопилось в нем, мне – человеку новому, чистому, наивному, совсем еще ребенку; человеку, которого он, возможно, никогда больше не увидит, – человеку, который увезет его жизнь с собой далеко отсюда, похоронив ее где-то
