деда. Он видел, как делают его бабушка с дедушкой, и как, стало быть, должно делать.
А хозяйка дома, ухватившаяся за свою калитку, равнодушно созерцала происходящее. Что толку, мол, ругаться – все равно кидать будут. А за забором и не видно ничего.
А потом все расходились по домам и за ужином, после вечерних новостей, начинали хаять страну, правительство, государство. Почему, мол, мы так плохо живем. В Швейцарии вон на велосипедах катаются, и дороги у них чистые, и пенсии большие. И никто не увидит той тонкой связи между этим маленьким овражком и своим государством, и не объяснит сам себе причины собственного недовольства своей жизнью.
А ведь страна в общем – это совокупность маленьких государств в частности. А маленькое это государство есть дом, улица, на которой ты живешь, и порядок в нем. И оттого порядка нет, что хаос в головах. И нет смысла рассуждать о глобальных вещах, если с собственным маленьким государством разобраться не можем и понять и осознать не можем, что никто не обязан убирать, подтирать и подметать за нами, и что не спрятать за кустами этого менталитета, непонятно откуда родившегося в людях.
– Мне идти надо, – сказал мне Вася, подходя ко мне и теребя за ухом котенка, задремавшего на моих руках.
– Так скоро? – спросила я, и сердце мое сжала тоска.
– Если бы только была моя воля… – сказал Вася, но тут мимо нас прошел дед, везя телегу обратно.
– От паразит! – шипел он, не обращая внимания на возгласы, которые ему в спину бросал сосед со своей женой, и, похлопав Васю по плечу, сказал: – Спасибо, Василь! От паразит…
И Вася ушел, оставив меня посреди улицы с котенком на руках.
Глава 17
Меня разбудило легкое постукивание по стеклу. Сначала я подумала, что снова начинается дождь. Посмотрела на часы – без двух минут семь. Желтые лучи солнца играли на занавесках, яблоня мягко покачивалась от легкого ветра. Бонус, свернувшись комочком, тихо посапывал у меня под рукой.
И снова стук. Теперь он доносился откуда-то со стороны сеней. Я встала, прошла в проходную и отдернула занавеску на окне, из которого доносился стук, но там никого не оказалось. Тогда я вышла на крыльцо. Восходящее солнце отбрасывало длинные полосы света на резные перилла и лестницу. А у самого порога лежал букет полевых цветов и сверток бумаги. Я оглянулась – никого.
Я подняла цветы и записку и зашла обратно в дом. Забравшись с ногами на кровать и посадив проснувшегося и широко позевавшего Бонуса к себе на колени, я развернула листок. На нем, прыгающим, размашистым, незнакомым почерком было написано следующее:
Спит земля, укрытая туманом,
Дремлют горы, обнажив хребты,
Слезы рос горят багрянцем алым
Теплого дыхания зари.
Море бережно ласкает пустой берег,
Заглушая первый щебет дня;
Ветер
