норманны.
Крестьяне остались защищать свою землю, а женщины ушли в леса. Когда отряд из двадцати всадников нашел их у Визел Гилл, ей пришлось покинуть их. Нигде больше не было спасения, и ей оставалось только одно – уносить ноги. Отныне она не могла служить фермерам – тех, кому требовались слуги, теперь не было. Тогда она вернулась в лес и отыскала свой меч и доспехи.
Сама по себе зима не донимала ее – у нее были огонь и укрытие, но она слышала зов. Сначала она думала, что это волк, но его голос звучал у нее в голове, а не в сердце. Руна внутри нее, казалось, трепетала, и потому ей хотелось узнать больше. Теперь, проявляя себя все настойчивее, руна была для нее обузой. В битве у Стэмфорд-Бридж Фрейдис почувствовала, что руна совсем поглотила, захватила ее. Рука ее стала быстрее, чем когда-либо, цель яснее, но руна битвы не успокоилась, когда она ускользнула от врага.
Ночи были полны странных видений: копье, летящее в черном грозовом небе, поле битвы, усеянное мертвыми и умирающими, по которому она шла с окровавленным копьем, одних добивая, других оставляя в живых. Днем она отчаянно хотела отомстить англичанам, которые попадались ей на пути, и не понимала этого. Ведь обычно мужчины, не в силах перенести поражение, бывают полны гнева и негодования. Она же видела это как неотъемлемую часть любой войны: кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Любой воин, который не мог принять это и рассчитывал постоянно побеждать, был глупцом. Но руна, ее кровожадная руна, наполняла ее желанием уничтожить врага, украсить его головой нос своего корабля, отнять его богатства и земли не ради обладания ими, а просто ради удовольствия.
Голос волка заставлял руну утихнуть. Он доносился с севера. И она пришла на север, в эту деревню.
От холода ее душа окоченела, а мысли затуманились. Лишь проведя в доме день и согревшись, она поняла, почему его не сожгли.
В нем даже имелась солома, в которой она спала, – в холодные ночи так было уютнее и теплее. Она не была настолько глупа, чтобы развести огонь, но, услышав конское ржание, сразу же поняла свою ошибку. На снегу остались ее следы. Их не размел ветер? Она не знала. Теперь ей хотелось, чтобы руна снова ожила в ней, и она мысленно искала ее внутри себя. Серебряное копье засияло, и она представила, что берет его в руку.
Она спрятала меч, щит и доспехи в солому, прислонила копье к стене у двери и затаилась в холодной тьме. Кони остановились, и она услышала голоса норманнов. Руна задрожала и запела, словно копье, впившееся в дерево. Она сидела во тьме, разглаживая юбку, как жена, ожидающая мужа.
Она слышала, как норманны переговариваются снаружи. Они спорили, точнее, один бранил другого. «Вряд ли они войдут через дверь», – подумала она.
Но Фрейдис ошиблась. От удара пинком дверь открылась внутрь, и ей почему-то показалось, что один из каплевидных щитов сам по себе вошел в дом. За щитом опасливо крался воин, явно ожидая копья или стрелы. Встретив лишь тишину, он осторожно высунулся из-за края щита, словно ребенок, играющий в прятки. Увидев ее, он улыбнулся и в два прыжка оказался
