или видеокассету?
Рэчел уже не смотрит Фишеру в глаза. Она вообще ни на кого из нас не смотрит.
– Не знаю.
– Все в порядке, Рэчел, – успокаивает Фишер. – Иногда трудно кое-что помнить.
Сидя за столом обвинения, я закатываю глаза.
– Рэчел, ты разговаривала с мамой до того, как пришла сегодня утром в зал суда?
Наконец-то: хоть что-то она знает! Рэчел поднимает голову и улыбается:
– Да!
– Сегодня утром ты впервые говорила с мамой о том, что пойдешь в суд?
– Нет.
– Раньше ты встречалась с Ниной?
– Угу.
Фишер улыбается:
– Сколько раз ты с ней беседовала?
– Целую кучу.
– Целую кучу… Она советовала тебе, что говорить, когда будешь стоять за этой трибуной?
– Да.
– А мама говорила тебе, что ты должна сказать, что папа тебя трогал?
Рэчел кивает, кончики косичек подскакивают.
– Угу.
Я закрываю папку с делом. Я понимаю, к чему ведет Фишер, на что он уже намекнул.
– Рэчел, – продолжает он, – а мама говорила тебе, что сегодня произойдет, если ты придешь сюда и скажешь, что папа трогал твою пипу?
– Да. Она сказала, что будет мною гордиться. Тем, что я такая смелая девочка.
– Спасибо, Рэчел, – благодарит Фишер и садится на место.
Десять минут спустя мы с Фишером стоим перед судьей в его кабинете.
– Я не намекаю, миссис Фрост, на то, что вы вложили свои слова в уста ребенка, – произносит судья. – Но я хочу сказать, что, как бы там ни было, девочка верит в то, что она поступает именно так, как от нее ожидаете вы с ее мамой.
– Ваша честь… – начинаю я.
– Миссис Фрост, преданность девочки своей матери намного сильнее, чем ее клятва говорить только правду. При подобных обстоятельствах любое обвинение, которое может выдвинуть штат, так или иначе может быть опровергнуто. – Он смотрит на меня с долей сочувствия. – Возможно, через полгода ситуация изменится, Нина. – Судья откашливается. – Я постановляю, что свидетель не правомочен выступать в суде в качестве свидетеля. У обвинения есть еще какие-либо ходатайства по этому делу?
Я чувствую на себе взгляд Фишера, исполненный не торжества, а сочувствия, и от этого вскипаю от злости.
– Я должна переговорить с мамой и девочкой, но, уверяю вас, обвинение подаст ходатайство о том, чтобы за потерпевшей сохранили право на повторное обращение в суд.
Это означает, что, когда Рэчел подрастет, мы сможем вновь выдвинуть обвинение и рассмотреть дело в суде. Разумеется, у Рэчел может не хватить духу. Или ее мама просто захочет, чтобы дочь продолжала жить, а не еще раз переживала прошлое. Судья это понимает, и я это понимаю, но ни один из нас не в силах ничего изменить. Просто так работает судебная система.
Мы с Фишером Каррингтоном выходим из кабинета.
– Благодарю вас, советник, – произносит он, я молчу. Мы расходимся в разных направлениях: одноименные заряды отталкиваются.
