style="font-size:15px;"> – Я и не собиралась.
– Тогда в чем ты хочешь сегодня исповедаться?
Я пришла просто для того, чтобы выговориться человеку, который обязан выслушивать людей. Но вместо этого я отвечаю:
– Я не уберегла сына. Я вообще ничего не видела.
– Незнание – не грех.
– А как же нежелание видеть? – Я смотрю на разделяющую нас решетку. – Как же быть с наивной уверенностью в том, что на самом деле знаешь человека, которого полюбила? Как же быть с желанием заставить его страдать так же, как страдает Натаниэль?
Отец Шишинский медлит с ответом.
– Возможно, он страдает.
У меня перехватывает дыхание.
– Я люблю его, – хрипло признаюсь я. – Я люблю его так же сильно, как и ненавижу.
– Ты должна простить себя за то, что не замечала того, что происходит. За то, что жаждешь мщения.
– Не знаю, смогу ли.
– Что ж, в таком случае… – Молчание. – …ты можешь его простить?
Я смотрю на тень – лицо священника.
– Я не настолько праведна, – отвечаю я и покидаю исповедальню, чтобы священник не смог меня остановить.
В этом все и дело: я уже получила свою епитимью.
Он не хочет здесь быть.
Церковь… Это слово эхом отдается у него в голове, как цокот, который громче всех невысказанных слов. Натаниэль смотрит на каморку, где скрылась его мама. Он толкает машинку по скамье. Слышит, как бьется сердце.
Он ставит оставшиеся игрушечные машинки на их места для парковки и маленькими шажочками отходит от скамьи. Руки Натаниэль прячет под рубашкой, как будто за пазухой у него сидит маленькое животное, и на цыпочках идет по главному проходу.
У алтаря он опускается на колени на ступеньки для молитвы. В воскресной школе он выучил молитву – ту, которую должен был произносить перед сном, но обычно забывал. Но он помнит: можно помолиться обо всем. Это как загадывать желание, когда задуваешь свечку на праздничном торте на день рождения, только сейчас твоя просьба обращена непосредственно к Господу.
Он молится о том, чтобы в следующий раз, когда он попытается что-то сказать с помощью жестов, его все поняли. Молится о том, чтобы папочка вернулся домой.
Натаниэль замечает рядом с собой мраморную статую – женщину с младенцем Иисусом на руках. Он не помнит, как ее зовут, но она здесь повсюду – на картинах, гобеленах на стенах и в каменных скульптурах. Каждая изображает мать и дитя.
Почему ни разу на этом почетном месте не стоял папа? Почему его нет на картинах, где изображено все святое семейство? Неужели и Отца Всевышнего заставили уйти?
Патрик стучит в дверь номера, на который указал управляющий мотеля «Коз-И-Коттеджиз». Открывается дверь. На пороге небритый, с покрасневшими глазами стоит Калеб.
– Послушай, – с места в карьер начинает Патрик, – это невероятно щекотливая ситуация.
Калеб смотрит на полицейский значок в его руке.
– Что-то
