спросить «почему», но именно это его заботит. Неужели он думает, что именно в нем причина, по которой Калеб не живет дома? Может быть, ему пригрозили: если сознаешься – пожалеешь?
Я сжимаю его ладошки в своих, чтобы не перебивал, и пытаюсь объяснить мягко, как умею:
– Сейчас папа не может жить с нами.
Натаниэль вырывает руки и скручивает пальчики вверх и внутрь. Я хочу.
Господи, я тоже! Натаниэль сердится и отворачивается от меня.
– То, что сделал папа, плохо, – запинаясь, произношу я.
При этих словах Натаниэль взвивается вверх и неистово качает головой.
Это я уже видела. Если один из родителей насилует ребенка, последнему обычно говорят, что это проявление любви. Но Натаниэль продолжает качать головой так сильно, что волосы летают из стороны в сторону.
– Натаниэль, прекрати. Пожалуйста, перестань!
Он успокаивается и смотрит с крайним изумлением, как будто совершенно меня не понимает.
Поэтому я произношу эти слова вслух. Я должна услышать правду. Я должна получить подтверждение из уст собственного сына.
– Папа тебя обижал? – шепотом задаю я самый важный вопрос. Доктор Робишо не спросила бы и мне не позволила.
Натаниэль заливается слезами и прячется под одеялом. Он не вылезает оттуда, даже когда я шепчу извинения.
Все в номере мотеля цвета мокрого мха – вытертый ковер, раковина, пожелтевшее покрывало на кровати. Калеб включает отопление и радио. Снимает туфли и аккуратно ставит их у двери.
Это не дом, это и жильем с трудом можно назвать. Интересно, а кто те остальные люди, которые живут в таких комнатушках в Сако? Неужели они, как и он, находятся в подвешенном состоянии?
Он и не представлял, что сможет провести тут хотя бы одну ночь. С другой стороны, он понимал, что будет жить здесь вечность, если это хоть как-то поможет его сыну. Он всем бы пожертвовал ради Натаниэля. Даже, как видите, самим собой.
Калеб опускается на край кровати. Берет телефон, но понимает, что позвонить некому. Но он несколько минут прижимает трубку к уху, пока не слышит голос телефонистки, которая напоминает: как бы там ни сложилось, на другом конце провода обязательно кто-то слушает.
Ничего не поделаешь: Патрик не мог начать день без шоколадного круассана. Коллеги-полицейские часто подсмеивались над его постоянством: «Пончики для тебе уже слишком просты, да, Дюшарм?» Патрик отмахивался, готовый терпеть насмешки, пока секретарь полиции, которая заказывает выпечку, помнит о его персональных пристрастиях. Но сегодня утром, когда он вошел в столовую, чтобы забрать свой завтрак и налить кофе, круассана на подносе не оказалось.
– Ой, перестаньте! – обращается он к стоящему рядом коллеге. – Вы, ребята, идиоты? Опять спрятали его в женском туалете?
– Лейтенант, клянемся, мы его и пальцем не тронули!
Патрик со вздохом отправляется к письменному столу, где Мона проверяет свою электронную почту.
– Где
