в талес, сидел съежившись, сам по себе, и, кроме его густой седой бороды и пейсов, обращали на себя внимание проницательные голубые глаза. Его знали как водзинского ребе, и это была его синагога; но еще лучше всем был известен его шамес, служка, высокий, мертвенно-бледный, беззубый человек в грязном халате, подол которого, собиравший всю грязь с пола, просто задубел. Шамес носил растрескавшиеся ботинки, которые скрипели при каждом шаге, когда он от одного рутинного занятия переходил к другому, а его меховая шапка была трачена молью и покрыта пятнами. Когда он провел Элиава и его гостей к скамейке, Элиав шепнул: «Когда он спросит: „Коэн или Леви?“[6], отвечай: „Исраэль“». И как только все четверо расселись, шамес, шаркая, подошел к ним и спросил: «Коэн или Леви?», и все ответили: «Исраэль».
Было бы неправильно утверждать, что началось формальное богослужение. Этим утром в синагоге собрались семнадцать человек, и каждый молился сам по себе; объединялись они, только если надо было читать какую-нибудь специальную молитву, но даже и в этом случае были слышны все семнадцать голосов, вразнобой произносивших ее, так что в результате получалась дикая разноголосица. Во время службы шамес шаркал взад-вперед, разговаривал, перешептывался, что-то предлагал, а два старых еврея, сидя в углу, вели деловой разговор. Двое других возносили молитвы громкими голосами, каждый свое, в то время как старый ребе, которого скорее можно было назвать древним, как подумал Куллинейн, неслышно бормотал свои молитвы.
– Мне приходилось бывать в синагогах, но ничего подобного я не видел, – шепнул Куллинейн Элиаву.
– Не шепчи. Разговаривай, – ответил тот.
И, перекрывая гул голосов, Куллинейн сказал:
– У католиков не принято ходить в другие церкви.
– Это не церковь. Это синагога, – ответил Зодман.
В середине службы старый шамес подошел к нише, где хранилась Тора – первые пять книг Библии, написанные Моисеем, – и, когда свиток в серебряном футляре появился на свет, благоговейно поцеловал его. Служка поставил его на своеобразный пюпитр, и чтец нараспев стал произносить священные слова. Никто не слушал, но время от времени шамес подзывал кого-нибудь, и тот вставал рядом с человеком, которому была оказана честь быть чтецом.
– Первым делом он подзывает Коэнов, потом Леви, а затем Исраэлей, – перекрывая голоса, сказал Элиав.
– А кто они такие? – спросил Куллинейн.
– Потом объясню, – ответил Элиав.
Служка потянул за рукав Пола Зодмана – гостю из Чикаго недвусмысленно предлагалось поучаствовать в чтении Торы, и внезапно этот день обрел высокое значение. На глазах миллионера выступили слезы. Он растерянно посмотрел на Куллинейна и Элиава, который подтолкнул его вперед. Зодман подошел к шаткому пюпитру, и чтец серебряной палочкой указал на слова в свитке. Из-за плеча чтеца Зодман уставился на древнееврейские буквы, и на него нахлынули воспоминания о дедушке, учившем его этим словам, о маленьком немецком
Принято считать, что люди, фамилии которых имеют такие корни (Леви, Левит, Левитас и др., а также Коэн, Кохен, Кан, Каган и др.), – потомки родов первосвященников.
