на него и внимательно уставилась на Катю.
– Здравствуйте, – вежливо прошептала та, во все глаза разглядывая вошедших.
Некоторое время все молчали. Первой заговорила старушка:
– Дитятко мое, сказывай все с самого начала теперь для нас с Ефросиньей, – она кивнула на женщину в синем сарафане. – Только, милая, не торопись, все в подробности сказывай, ничего не забудь. – Она помолчала, потом выразительно подняла крючковатый палец с длинным ногтем, скрюченным и пожелтевшим, и добавила: – И ОСОБЕННО сказывай про шкатулку да про ход тайный.
Катя удивилась, про «ход тайный» – коридор, наверное, она ничего не говорила, а про шкатулку они слышать ничего не могли, не было Ефросиньи и старушки этой, в этот момент в светелке, за это она и поклясться могла. Но спорить не стала. Больно старушка деловитая была. На бабу Ягу из сказки похожая.
Ну, раз, старушку больше всего этот коридор интересовал, с него Катя и начала. Она его подробно описала, и про двери с разными ручками не забыла, и про те, что вовсе без ручек. Она сомневалась, стоит ли рассказывать о чудище, но решила, что надо, умалчивать о нем не станет. А как про него заговорила, то старушка аж руками всплеснула:
– Вот поразит окаянный! – воскликнула она. Но от дальнейших пояснений отказалась и велела Кате дальше «повествовать».
Катя рассказала, как заболела мама, как появилась странная кошка, потом стала рассказывать как мама растаяла. Здесь ее прервала старушка:
– А как растаяла: как утренний туман али как вечерняя зорька?
Катя с трудом могла представить как тает вечерняя зорька, но подумала и сказала, что как утренний туман.
– Только, – пояснила она, – туман просто тает, а мама светилась, и будто в свет превратилась. Вот.
Старушка задумчиво хмыкнула, и велела продолжать дальше. Катя начала рассказывать про шкатулку темного дерева и ее содержимое. Тут старушка ее замучила вопросами типа: а замочек какой – закорючкой али бубликом, а черточек справа на крышке сколько было – семь али «шышнатцать», а были ли чешуйки («Нет, не было»), а камешки самоцветные («Тоже – нет»)? С содержимым свертков оказалось проще. Катя только сказала, что она успела их захватить, как старушка почти бегом к ней бросилась, и устроилась рядом. Но девочка медлила. В самом деле, кто они? Вдруг, это ловушка? Ну, ладно, пусть и не ловушка, но с чего она перед ними распинается в подробностях произошедшего, с чего она взяла, что они ей помогут.
Ее сомнение не могло ускользнуть от внимания цепких глаз. Ефросинья, которая все это время молча слушала рассказ девочки, тихо к ней подошла и положила мягкую и легкую как перышко руку на плечо:
– Не опасайся, милая, – ее голос оказался мягким и теплым, – еще несколько вопросов, и ты получишь больше ответов, чем думаешь. Матушка моя, – она кивнула в сторону старушки, – давно гостей
